— Да, Максим Сергеевич. — Тоненький Ленин голосок был, как всегда, ласков и предупредителен, но Максима в данный момент это только злило.

— Что «да», Лена? Где кофе? Чашка пустая уже давно!

Покрасневшая Лена мгновенно вошла в кабинет, чтобы забрать посуду.

— И вызови ко мне быстренько обоих редакторов и Шевцову, только быстренько, Лена, шевели юбкой! — Максим не скрывал своего раздражения.

Через несколько минут Лена вновь подала кофе, а выходя из кабинета, ей пришлось посторониться и уступить дорогу входящим. Их было трое. Первой в кабинет быстрым шагом вошла основной репортер медиахолдинга и главная звезда телеканала Настя Шевцова, за ней следовал главный радиоредактор Сергей Поспелов. Последним в кабинет неторопливо, с достоинством, буквально внес свое дородное тело главный редактор телевизионного канала Юрий Борисович Сокольский. Старше Максима почти на двадцать пять лет, он был одним из немногих сотрудников медиахолдинга, работавших в нем со дня основания. Возглавив холдинг и получив от отца карт-бланш на управление, Максим хотел уволить вечно неопрятного, постоянно потирающего потные руки Сокольского в первый же месяц, однако, выполняя обещание отцу в течение пары месяцев присмотреться к людям, не стал торопить события. И не пожалел. Юрий Борисович оказался не только профессионалом, в чем и так не приходилось сомневаться, он обладал удивительной способностью находить взаимопонимание даже с теми людьми, которых в принципе, казалось, понять невозможно, и компромисс там, где его и вовсе не могло быть. Он никогда не пытался давить на Максима ни своим возрастом, ни богатым опытом, соглашался с ним по большинству спорных вопросов, но иногда Максим, глядя в спину выходящему из кабинета редактору, понимал, что принял то решение, за которое изначально и выступал Сокольский.

Сейчас Сокольский неторопливо прошествовал к своему любимому креслу, которое в его присутствии никто не смел занимать, и опустился в него с таким выражением лица, что сразу становилось понятно: этот человек точно знает, что сидеть гораздо лучше, чем стоять. Остальные также заняли свободные места и, ожидая начала разговора, смотрели на шефа. Максим на мгновение задержал взгляд на коленях Анастасии, которые были видны из-под короткой юбки, вздохнул, заметил ответный недовольный взгляд и широко улыбнулся всем присутствующим.

После просмотра материала первым нарушил молчание Поспелов:

— Ну что тут скажешь, материальчик, конечно, тухленький, персонаж мрачненький, радиоролик бодренький. Так что мне проще всех. Поставим, покрутим. Хотя, конечно, — тут он немного замешкался, — хотя, конечно, брезгливенько.

— Ну да, мы же не Первый канал, так искренне врать не научились пока, — бросила Анастасия, — хотя, может, кому-то это и проще простого. — Она возмущенно посмотрела на Подгорного.

Максим промолчал. Настя целых три года была его любовницей, до тех пор, пока всего две недели назад не застала его поздним вечером в своем кабинете. Макс задумчиво сидел в мягком кресле и что-то разглядывал в темном вечернем небе за окном. В этом в принципе не было ничего необычного и зазорного, за исключением маленькой детали, которую звали Лена и которая стояла на коленях прямо между раздвинутых ног своего шефа. С тех пор отношения бывших любовников были близки к состоянию холодной войны, которая в любой момент могла перейти в стадию открытых бое столкновений. И, похоже, этот момент настал.

— Настя… Анастасия, — поправился Максим, — мы тут работу работаем, конкурса «Мисс Принципиальность» у нас тут нет. И не будет, знаешь ли.

— А жаль, хоть вспомнили бы, что такое принципиальность, — огрызнулась Анастасия, — это не вредно было бы.

— Давай ближе к делу. — Максим нервно теребил в руках карандаш.

— А ближе к делу, то это просто позор для журналиста — делать такой материал с таким персонажем. Радиоролик тоже позор, но это как бы на правах рекламы, к журналистике отношения не имеет. А сюжет на ТВ — это авторский материал, и делать такую работу ни один уважающий себя журналист не будет!

— Да сейчас по всей стране в каждом регионе сидят уважающие себя люди и делают такие материалы, — вспыхнул Подгорный.

— Лично я и не сомневалась, что порядочных людей маловато осталось, в журналистике и подавно, — парировала Анастасия, — а среди начальства, наверное, и вовсе все вывелись.

Сокольский и Поспелов переглянулись, но в дискуссию вступать не спешили. Максим, сдержавшись, глубоко вздохнул и, пристально глядя на Анастасию, произнес:

— Мы должны подготовить этот сюжет. Я на вас стараюсь не давить, но это задание напрямую от губернатора, а он его получил из столицы.

— Да уж, все зло в страну приходит из столицы, — пробормотал Сокольский, по привычке потирая потные руки.

— А им из Северной столицы надувает, — хохотнул в ответ Поспелов, но быстро осекся под ледяным взглядом Максима.

— Вы что хотите делайте, а я в этом позоре принимать участие не буду. — Анастасия явно не собиралась идти на уступки.

Подгорному ничего не оставалось делать, и он обратился к Сокольскому:

— Юрий Борисович, наша уважаемая Анастасия… Сергеевна никак не может понять, что мы все вместе работаем в команде. Поэтому я прошу вас до конца рабочего дня либо убедить нашего прекрасного журналиста изменить свое мнение, либо решить, кто из менее прекрасных, но более адекватных сотрудников будет работать на этом проекте… — он немного помолчал, бросив взгляд на Настю, — а заодно и в эфире вечерних новостей.

Сокольский удивленно посмотрел на Максима, его бровь дернулась, а губы сложились трубочкой, словно он собирался надуть невидимый шарик. Но ответить Юрий Борисович так ничего и не успел. Настя, оттолкнув стул, стремительно вскочила на ноги. От возмущения она покраснела и судорожно сжимала в руках телефон, который должен был уже вот-вот треснуть от такого напряжения.

— Ну ты и подлец, — процедила журналистка. — Что же, я уйду, может, тогда твоя соска и эфиры вести будет.

Все ошарашенно молчали. Настя, не глядя ни на кого, выскочила из кабинета. Раздался оглушительный грохот ударившейся о косяк двери. Сокольский, очевидно, закончил надувать свой виртуальный шарик. Он грустно посмотрел на Максима и не менее грустно произнес:

— Знаете, Максим, а я ее понимаю.

— Я ее тоже понимаю… в какой-то степени, — огрызнулся Подгорный, — но ведь работать надо. Есть задание, и его надо выполнить. Уж вы-то взрослый человек. Вы должны понимать.

— Да, Максим, вы правы, я взрослый человек. Мне ведь уже шестьдесят два. Но силы еще остались на несколько лет, и хотелось бы доработать эти годы в этой редакции.

— Ну уж вам-то, Юрий Борисович, точно ничего не угрожает, — нахмурился Максим.

— Разрешите, я договорю, немного терпения. — Сокольский достал платок, чтобы протереть очки, и сейчас его круглое белое лицо с часто моргающими глазами обрело какую-то детскую беззащитность. — Мы с вами живем в эпоху компромиссов. Мы спорим, приходим к согласию. Несогласных сейчас не сжигают на костре, ну разве что поливают зеленкой. Это замечательно. Гуманизма стало явно больше, чем сто или двести лет назад. Но что мне не нравится, так это то, как мы легко стали приходить к этим компромиссам. Мы слишком легко соглашаемся с тем, с чем внутренне не согласны. Лишь бы идти по пути карьерного или финансового роста. Порой еще мы спотыкаемся о свои принципы, но обычно быстро вскакиваем и продолжаем идти вперед.