стопочкой лежали фирменные Василисины японские панкейки. Оставалось заварить чай и достать из холодильника варенье, сметану и мед. Вот только, хотя мой рот наполнился голодной слюной, я точно знала, что есть мне это ни в коем случае нельзя.

В привороте я, конечно, смыслила мало, никогда им не занималась. Никита и без того пользовался любым моментом, чтобы запустить руки мне под блузку или куда ниже и прозрачно намекал, что, кабы до окончания его магистратуры мы родили двоих детей, ему бы не пришлось думать, как от армии откосить. При этом я точно знала, что эти оладушки, а вернее, панкейки, Василиса приготовила специально для моего Вани. Привораживать нашего Царевича, конечно, не требовалось. Он после Василисиного исчезновения на других девушек просто смотреть не желал, но кто знает, а вдруг это приворотное печево должно было помочь моей бедной подруге сбросить лягушачью шкуру? В сказке царевна-лягушка тоже что-то пекла. И почему именно для царя, а не для его сына?

— У нас что, опять оладушки? Совсем ты меня, Маш, разбаловала! — заглянул на кухню мой Иван, сонно потягиваясь и зевая не хуже Тигриса и игуаны.

— Ты кушай, Ванечка, кушай! — засуетилась я вокруг брата, наливая в его любимую кружку чай, подкладывая варенье и воровато пряча бутерброд, который не успела еще заглотить. — И никакие это не оладушки, а японские панкейки. Помнишь, я тебе рассказывала.

— Ну да, их Василиса умела готовить, — снова посерьезнев, подтвердил Ваня, который во время поездки на конференцию, видимо, тоже пробовал коронное блюдо моей подруги. — У тебя получилось очень похоже, — добавил он, о чем-то задумавшись и вспоминая то, что казалось ему сном.

Когда я собиралась на работу, позвонил суетливо-радостный руководитель ансамбля.

— Захвати поневный комплекс, Левину свирель и ноты белгородской программы. Встречаемся у метро Тушинская.

— А что за срочность такая? — не поняла я.

— Благодетель наш вернулся, — захлебнулся радостью руководитель ансамбля. — Константин Щаславович.

Я едва не выронила сумку под грустное протяжное кваканье малагасийской радужной.

— Что случилось? — всполошился Иван, от которого не укрылось мое смятение.

Еще бы. У меня от страха даже губы побелели. Пришлось ему рассказать про важного заказчика.

— Я поеду с вами, — решительно засобирался мой брат.

— В качестве кого? Ты же двух нот связать не можешь! Я бы тебе даже бубен не доверила!

Оправившись от шока, я попыталась отшутиться.

— При чем тут бубен? — слегка обиделся Иван, которого обычно задевали мои замечания относительно его музыкальных способностей. Тем более, он же не дразнил меня за то, что я из всего курса химии вынесла только реакцию нейтрализации. — Еще не хватало, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Да кому я нужна? — резонно заметила я, укладывая в чехол белгородскую рубаху с машинной имитацией браного черно-белого узора. — Наш отец, к счастью, никаким аффинажным королям еще дорогу не переходил. Да и с урановыми хвостами, ты сам мне говорил, что-то там застопорилось. Если хочешь, я с собой Никиту позову, а ты лучше к экзамену готовься. Не представляю, как можно всю твою биологию на память выучить.

На самом деле я хотела, чтобы брат присмотрел за Василисой. Трудно сказать, каким путем, волей какой стрелы попала в наш дом лягушка-путешественница, но Константин Щаславович приехал в столицу именно сейчас не случайно.

Никите я все-таки позвонила, но мой богатырь, как назло, оказался занят на каком-то мероприятии от своего клуба. Меня аж досада взяла: нашел время и место махать для китайцев мечом! С другой стороны, много ли навоюешь даже каролингом против бизнесмена и его охраны. А уж о Ванечке моем и говорить нечего.

Впрочем, Константин Щаславович, которого сегодня сопровождал целый эскорт гламурных девиц самого фотомодельного вида, сделал вид, что меня не узнал. И только во время белгородского наигрыша сидел с таким кислым видом, будто я не на свирели играла, а сверлила ему по живому больной зуб.

В перерыве ко мне подкатила одна из девиц, своим горящим золотой чешуей коктейльным платьем и накачанными губами похожая на Ваниного вуалехвоста. Вот погоди, девонька, натешится с тобой Константин Щаславович, и поплывешь у него рыбкой на посылках. Хотя, с другой стороны, судя по отсутствию мысли в глазах прелестного создания, возможно, она на самом деле появилась на свет где-нибудь в тропическом водоеме или аквариуме.

— Какая милая дудочка! — жеманно улыбнулась мне девица. — Не могли бы вы мне ее уступить?

С видом существа, которое деньги считать не просто не привыкло, но и никогда этому не училось, она вытащила из усыпанной стразами (или бриллиантами) сумочки и протянула мне солидную пачку стодолларовых купюр. Хотя стоявшая рядом Валентайн от такого неслыханно щедрого парнаса едва в обморок не упала, я сделала вид, что сумма, в разы превышающая мою месячную зарплату, для меня дело привычное.

— Извините, девушка, — демонстративно убирая свирель в чехол, отрезала я. — Реквизит казенный. Не продается. Если интересуетесь, могу дать контакт мастера.

Девица ретировалась, поджав насандаленные губы, а в трюмо артистической мелькнуло раздосадованное лицо Константина Щаславовича. Вот только в других зеркалах почему-то отражались не румяные физиономии моих товарок по ансамблю и не лепнина потолка бывшей дворянской усадьбы, в которой мы проводили нынешнее мероприятие, а что-то страшное и потустороннее, похожее на темный непролазный лес или подземелье. Или это у меня слишком разыгралось воображение.

Домой добралась я без приключений и Ване про эпизод со свирелью рассказывать не стала. Тем более, он снова выглядел озадаченным.

— Да понимаешь, кажется, это какой-то глупый розыгрыш, — нахмурился он с прямо-таки детской обидой. — Теперь кто-то дал объявление, будто я малагасийскую радужную продаю. Уже третий человек звонит. И предлагают просто неприличные деньги. Котята снежного барса на черном рынке столько не стоят.

Я попыталась обратить все в шутку, но получилось не очень удачно, а тут еще и Тигрис, прыгнув за какой-то ночной птицей на подоконник, рассыпал оставленную там со вчерашнего вечера соль. Вообще пушистый любимец вел себя достаточно странно. Носился по квартире, оставлял везде метки, вздымал на загривке шерсть и утробно урчал, как в тот раз, когда на участок заползла выдворенная Ваней в лес гадюка.

Я побежала за тряпкой и веником с совком, чтобы поскорее прибраться: все-таки мама говорила, что рассыпанная соль — это к ссоре. Но Тигрис принялся вырывать у меня из рук тряпку, да и просто делал все, чтобы не подпустить к окну. Я собиралась его приструнить, но случайно глянула на аквариум с лягушкой. Василиса, то есть малагасийская радужная, смотрела на соль с таким видом, с каким, вероятно, наши предки в ожидании очередного ордынского