Между тем Корень держался возле Японца. Рядом с Японцем Таня также разглядела Акулу (молодого, но наглого короля с Пересыпи) и Туза – авторитета со Слободки, который совсем недавно нашел общий язык с Японцем. Еще с ними был неизвестный Тане мужчина – среднего роста, коренастый, коротко стриженный, словно после тифа, со злым, угрюмым лицом. Незнакомец явно был недоволен происходящим. В черной кожанке и высоких кирзовых сапогах, он был единственным из мужчин, кто не выпускал из рук оружия. В его левой руке Таня разглядела тяжелый армейский наган.

– Тянут кота за шкирку, – вдруг прокомментировал молчавший до сих пор Туча. – Они ж заслали до тюрьмы посыльного. Японец сказал. Мол, открыть двери тюрьмы и людей всех до воздуху выкишнуть, бо як пальба начнется, то и кишки за пятку намотать не подможет! Начальство ихнее смекнуло, шо Японец блефует. А Японец знает, шо они за то знают, свиноты ушлые. Вот и тянут резину, шнурки гладят.

– А чего туда Корень полез? – повернулась к нему Таня.

– Да строит из себя фраера! – Туча ударил себя по толстым ляжкам. – Лопни, но держи фасон. Хочет быть не хуже за всех. Но права ему качать здеся не тут…

– Кто этот мужчина рядом с Японцем, с армейским наганом? – прервала его Таня, прищурив глаза.

– Да ты шо? – Казалось, от возмущения Туча выпрыгнет из собственного тела. – Здесь его не стояло! Я ж говорил за то – попростужаешь до шухера глаза! Не мужчина. Баба это! Как дать пить баба, та самая, с дохлым глазом. Мария Никифорова. Она базарит Японца за стрельбу палить до тюрьмы.

Баба?… Таня действительно была потрясена. В этой угрюмой фигуре не было ничего женского, ни одной мягкой, женственной черты, ни теплоты взгляда, ни изящества линий в фигуре. А мужская одежда только придавала сходство с мужчиной – ни за что не отличить! Если бы не слова Тучи, Таня никогда не увидела бы в ней женщину. Внутренне она содрогнулась – что за жуткая судьба, слепившая такое страшное существо, потерявшее само себя?

Громкий шум заставил всех наступавших обернуться в сторону дороги. К тюрьме подъезжал черный громоздкий автомобиль, который страшно ревел и тут же приковал внимание всех бандитов – даже Японца и Красной дьяволицы (от которой Таня все не могла оторвать глаз). Автомобиль остановился посреди дороги. Водитель заглушил мотор. Из машины вышел пожилой мужчина в штатском и подошел к Японцу.

– Кто это? – Таня обернулась к Туче, не рассчитывая на ответ, но на удивление, Туча знал.

– Фраер Завьялов, глава народной милиции. Если уж до сюда приехал, значит, будет тот еще гембель! Японец за всегда до лучшей игры. Уболтал тюрьму открыть.

И действительно: после недолгих переговоров Завьялов вместе с Японцем подошли к воротам тюрьмы. Заинтригованная Таня тоже двинулась, но едва не упала лицом в землю, споткнувшись о валявшийся на дороге камень – они были повсюду. Она больно ударила ногу и стала на месте, с интересом наблюдая за происходящим.

Японец остановился, а Завьялов подошел ближе, постучал в ворота, и, когда они открылись, вошел. К Японцу подскочила Никифорова и принялась что-то быстро говорить, энергично жестикулируя. Но Японец молча отстранил ее рукой.

Ворота тюрьмы распахнулись, выпустив большую группу людей. В толпе бандитов раздались громкие приветственные крики. Таня разглядела знакомое лицо Гарика. Он осунулся, у него был кровоподтек под глазом, но шел он энергично и бодро. Руководство тюрьмы решило не доводить дело до стрельбы и согласилось выпустить заключенных.

Сбоку, чуть поодаль от бывших узников, бодро дышавших счастливым воздухом свободы, шел охранник, которому было велено их сопровождать и одновременно присмотреть за выполнением соглашения. Это был седой пожилой человек с военной выплавкой офицера, всю жизнь прослуживший делу правопорядка и за долгие заслуги оставленный на службе. Он не представлял никакой угрозы – тем более что ружье его было за спиной и он просто сопровождал выпущенных из тюрьмы – потому, что так положено по уставу.

Дальше все произошло так быстро, что Таня ничего не смогла бы объяснить. Она увидела, как Никифорова вдруг переложила наган в правую руку и вытянула ее вперед, прицеливаясь… в пожилого охранника. Японец ничего не видел – обрадованный встречей со своими людьми, он был очень доволен собой и по сторонам не смотрел.

Но Таня смотрела. Инстинктом, шестым чувством она вдруг поняла, что Никифорова вот сейчас, на глазах у всех, выстрелит в пожилого охранника, выстрелит потому, что ей просто нужна смерть. Глупость, бессмысленность этой смерти кольнула Таню в самое сердце… И, не соображая, не понимая, что делает, она нагнулась, схватила с земли камень и изо всех сил запустила в руку Никифоровой, целясь в револьвер.

Выстрел был оглушающим. Вскрикнув от боли, Никифорова выпустила револьвер, пуля ушла в землю. На смотровых вышках переполошились – охранники стали целиться в толпу. Пожилой служака быстро скрылся за воротами тюрьмы. Последних заключенных просто наружу вытолкали, и ворота закрылись.

Одним прыжком Никифорова оказалась возле Тани. Резко, больно схватив ее за волосы, она запрокинула назад ее голову и прямо ко лбу приставила поднятый с земли наган.

– Да я тебе башку прострелю, тварь! Надо же, защищать фараона! – Никифорова взвела курок. Тяжелое, холодное дуло револьвера больно врезалось в кожу.

Это было странно, но Таня не испытывала в тот момент ничего – ни паники, ни страха, ни ненависти. Было только абсолютное равнодушие и некая отстраненность, словно все это происходило не с ней. Словно она наблюдала со стороны черно-белую сцену в иллюзионе, а пленка порвана, и конец затерся, и ей абсолютно неинтересно и все равно, что будет в конце…

Откуда-то со стороны до нее донесся протестующий крик Корня, еще какие-то громкие голоса. Все тонуло в пустоте. Все, кроме Японца, который вдруг оказался рядом с Никифоровой и буквально выбил из ее руки пистолет.

– Мадам, сделайте мине парадок, бо горло простужаете! Мы так не договаривались – мочить моих людей, – добродушно сказал Японец. – Мадам, вы темпераментны, но это сверх нормы. Унизьте ваши синие глаза!

– Она помешала мне убить фараона! – Глаза Никифоровой метали такие молнии, что они были похожи на раскаленные угли.

– Ты за то сделала? – Брови Японца удивленно поползли вверх, когда он повернулся к Тане. – А зачем?

– Хватит смертей, – вытолкнув, словно выплюнув два этих слова, Таня даже не поняла, почему так хрипло звучит ее голос. Возможно, потому, что не хотела ничего объяснять.

– Она – враг. – Никифорова чеканила слова. – Она не должна быть здесь.

– Ну-ну, мадам, простужаться за цей гембель – як у Ёперный театр за свиным рылом! Какой враг? Це не шмутки, це шара. Просто дамочка глазки за мокрым местом – у нее сердце на двор! Шо заделаешь – женские мелодрамы, – деланно засмеялся Японец и вдруг резко оборвал смех. – А ведь она права. Хочете грошей – не зажимайте себе ноги! Не надо никого мочить. Могли пострадать мои люди. А если за них хоть кто-то… Такого я не прощаю.