— По местам! — скомандовал он, однако негромко, чтобы его не услышали за ограждением.

И вот мы, люди Кайта и присоединившийся к нам Ларс, начали быстро карабкаться на ограду, пока остальные молча бежали к воротам. Как можно быстрее мы заарканили концы кольев веревками и одновременно все вместе начали штурм. Частокол был не очень высок, высотой примерно в два человеческих роста, и мы легко перебрались через него, благополучно спрыгнув на землю по ту сторону ограды. В то же мгновение мы увидели у внутренних ворот небольшой караул из шести человек. Они тоже нас заметили, и пятеро бросились к нам, а шестой помчался к воротам бить тревогу в большой колокол. Мы, все семеро, обрушились на подбежавших. Англы мгновенно выстроились в ряд и ловко бросили в нас единым движением свои копья. Два из них ударились о щит Ротгера, а один попал в Ларса, бежавшего впереди всех. Еще два потерялись где-то в темноте. Тогда англы подняли новые, гораздо более длинные копья, похожие на те, что мы используем при охоте на диких кабанов и медведей, и таким образом приготовились к защите от нашей неминуемой атаки. Тишина ушла, ночь взорвалась криками гнева, боли и страха, которыми загудел воздух. Три наших самых опытных воина быстро отразили вражеские копья своими щитами, и англы, так и не успев обнажить мечи, оказались безоружными. Именно тогда я и убил своего первого врага. Поначалу глаза его широко распахнулись от страха, потом в них отразилась боль от удара туда, где шея переходит в плечо, а когда валькирии взяли его душу, эти глаза затянулись дымной поволокой, и англ перестал существовать на этом свете. К нам уже бежала толпа, крича и размахивая топорами, окружая нас, как стая псов окружает свою добычу. Тогда воины во главе с отцом встали спина к спине, чтобы отразить нападение пробужденных сигналом тревоги англов, все прибывающих на подмогу своему караулу. Я же бросился к воротам, чтобы открыть их нашим, стоявшим по ту сторону ограждения. Единственным препятствием на пути оказался тот англ, что подавал сигнал тревоги. Он быстро метнул в меня копье, но я легко отразил этот удар. Тогда он обнажил меч и бросился на меня. Мы мчались навстречу друг другу, и в самый последний момент, прежде чем нам столкнуться, я, повинуясь какому-то инстинкту, резко бросился на землю, откатился и ударил противника снизу, сбив его с ног. Затем вскочил с быстротой молнии, но увидел, что англ каким-то образом тоже поднялся с мечом в руке и глядит на меня, как хищник на жертву. Но тут откуда-то появился Эсбьорн, разрубил англа и тем спас мне жизнь, ибо отразить удар ловкого противника я уже не успевал. Я поспешил к воротам и отомкнул их, впуская товарищей, которые сразу же хлынули внутрь и растеклись по деревеньке, как огонь распространяется по сухому валежнику. На каждого из нас приходилось не менее чем по два англа, но наш напор, умело вдохновляемый Ротгером, не давал им возможности выстроиться в боевом порядке. Эсбьорн получил ощутимый удар сзади, и глаза его начали затуманиваться смертной дымкой. Трудно было поверить, что мой любимый друг по играм и забавам уйдет из жизни таким молодым, — но он оказался в Валгалле гораздо раньше, чем кто-нибудь мог подумать.

Наш отряд продвигался вперед, словно лавина, мощным напором тесня оборону англов. Они были охвачены паникой и бессмысленно метались по всему поселку. Мы начали громить их, и было забавно смотреть, как превосходящий в численности враг позорно отступает. Я никогда раньше не видел ничего подобного и не слышал таких душераздирающих криков и стонов. Если бы командование принадлежало мне, то я, конечно, отпустил бы их всех, ибо наша победа и без того была совершенно явной. И только много позже я понял, что же произошло на самом деле. Мне нельзя было забывать, что мы находились на чужбине, а англы на родине, и они ушли бы в леса, откуда в самом скором времени им непременно подошла бы подмога. Многие были убиты при попытке бежать и остались лежать с нашими топорами в спинах. Другие начали сдаваться, опасаясь страшного наказания за слишком яростное сопротивление. Наши воины были охвачены настоящим военным безумием. Они врывались в дома и тащили прочь все, что могли найти ценного. Мужчин, которые пытались защищать своих дочерей и жен, просто-напросто убивали, но большинство женщин молча обнажали грудь, давая тем самым понять, что в обмен на жизнь готовы отдать свои тела. Но их мужей и братьев приканчивали копьями или же брали в плен. Это была ценнейшая добыча, ибо молодой и сильный раб стоил столько же, сколько пара пахотных волов. И в этот день или, вернее, в это раннее утро, в которое я убил моего первого противника, я потерял и своего первого лучшего друга.

Наши воины смеялись и глумились над поверженным противником, а потом пришло время подсчитать и свои потери. Но тогда я почти не думал о своем друге, столь безвременно ушедшем во дворцы Валгаллы. О, прости меня сейчас, мой большеротый приятель, с которым я мечтал состариться в битвах, а потом вместе вспоминать былое: он, как всегда преувеличивая, а я — недоверчиво посвистывая.

Я достаточно спокойно в первый раз разглядывал поле недавней битвы. Я видел молодые прекрасные лица, рослых женщин с золотыми волосами и радовался, что среди них волен выбрать себе любую рабыню. Отец настоятельно советовал мне обращаться с женщинами достойно, но я не находил в себе того похотливого жара, какой, как видно, сжигал многих моих товарищей. Могу сказать даже больше того: я испытывал некое смущение, видя, как крутятся мои боевые товарищи возле толпы женщин, хватая их так, словно никогда не вели себя с противоположным полом уважительно. Казалось, они видели в них лишь грубых животных. И тут взгляд мой уже в который раз упал на молодую женщину, скорее даже девушку, которая была ненамного старше меня. Высокая, с длинными темными волосами, она смотрела вокруг таинственным взглядом влажных глаз. Я сам нашел ее в одном большом доме в центре деревни и не позволил другим схватить ее. Теперь я взял ее за руку и повел прочь, пытаясь в этом хаосе найти какое-нибудь укромное местечко, где мог бы пообщаться с ней по-другому. Девушка была очень напугана и всячески пыталась ублажать меня. Но тут к нам подошел Морской Волк.

— Эй, Энгус, — сказал он, и тонкая улыбка, всегда заменявшая моему суровому и немногословному отцу смех, заиграла на его губах. — Возьми эту девушку в качестве проводника, чтобы она провела тебя через трясину, и сообщи Браги и остальным, что деревню мы взяли. А потом приведи всех наших сюда, да побыстрее.

Я с удовольствием выслушал приказание отца, ибо только за пределами деревни я мог бы, наконец, спокойно побыть наедине со своей рабыней. Крепко обхватив ее за талию, чтобы она не вырвалась или не столкнула меня в трясину, я пошел со своей пленницей по болоту. Но все мои страхи оказались напрасными. Девушка была напугана так, что делала все, чтобы мы успешно добрались до берега. Над горизонтом загорелась розоватая заря, мягко убирая звезды и окутывая мир светом. Скоро болото осталось позади. Мы молчали всю дорогу, но теперь, оказавшись на твердой земле, я резко остановился, заглянул ей в глаза и страстно приник губами к ее рту, нежа рукой мягкие волосы… Потом я снова заглянул ей в глаза и увидел, что страх так еще и не покинул ее. Губы девушки дрожали, и, видя, что она так и не может успокоиться, я поцеловал ее еще раз. Это немного успокоило пленницу, и тогда я обнял ее как можно ласковее. Осбурга — так звали мою рабыню — оказалась совсем неопытной девушкой, никогда не знавшей мужчины. После долгих поцелуев и ласк, когда дрожь ее немного поунялась, она попыталась что-то сказать мне, но я не совсем понимал ее слова. Мне показалось — она просила меня защитить ее или что-то в этом роде. Я засмеялся и на языке отца, похожем на язык англов, ответил, что моя мать будет очень рада иметь при себе молодую и красивую рабыню для того, чтобы прясть шерсть, и что такая красивая женщина, как она, станет украшением любого дома. И не отпуская ее руки ни на мгновение, я пошел к берегу, где ждали меня Браги и остальные.