«Мой „Фантом“, как пуля быстрый… – повторил Игорь. – Интересно, что там все-таки в припеве? Интересно, как мне реагировать на слова Полины? Интересно, скоро этот бред закончится? Или не закончится никогда?!»

«Несколько дней одного года»

День второй

Я открыл глаза. Надо мной нависло огромное, по самые глаза заросшее шерстью лицо. Глаза были внимательные и добрые. Лицо распахнуло здоровенную пасть с желтоватыми айсбергами клыков. Я инстинктивно зажмурился, но в последнюю секунду успел увидеть громадный, с небо, фиолетово-черный язык. В ту же секунду что-то мокрое и шершавое прошлось по лицу от подбородка ко лбу. Когда я осторожно через минуту открыл глаза, никого вокруг уже не было.

Я лежал на голом матрасе с подушкой и одеялом. Утренний свет наотмашь бил в пол. От солнечного удара медленно поднималась в воздух пыль. В небольшой комнате наблюдался стол, три стула, едко-коричневый шкаф, разобранный диван и телевизор. Наверное, «Рубин».

Да нет, точно «Рубин». У меня такой же долго-долго стоял на холодильнике. Неработающий. Только пару лет назад собрался и выкинул.

Аквариум с рыбками и подсветкой около окна свидетельствовал если не о интеллигентности хозяина, то хотя бы не о полном его раздолбайстве. Рыбки, они иногда хоть какого-то ухода требуют. Тем более, подсветка. Заботится.

Вдруг, вздрогнув, совершенно явственно я увидел себя как бы со стороны. Кадры вчерашнего дня. Провалы в памяти заменялись склейкой ленты. Казалось, я даже слышу тарахтение проектора, вертящего на глазном дне мне эту муть.

Господи! Неужели все это правда? Где я сейчас? В каком времени?! О господи… Зачем мне все это… Так. Смотрю. Взгляд медленно шел от пола через почти осязаемую колонну пыли, подпирающую потолок, к подоконнику, через скаты крыш в окне, правее, правее, через плакатик, скорее всего, из немецкого «Браво» с Яном Гилланом из «Дип перпл», и уперся в отрывной календарь. За окном ветер зашумел листьями, чуть шевельнулась страничка. На ней красными буквами было написано: 20 мая 1979 года. Воскресенье. Я зажмурился.

– Это просто сон такой, – неожиданно твердым голосом сказал я. – Сейчас я открою глаза и… Раз. Два. Три.

Еще сильней сжав веки, резко открыл глаза. В дверном проеме стоял Виталик. Одной рукой он прижимал к животу трехлитровую банку, в которой покачивалось и пузырилось пиво. В другой была авоська с бумажным свертком, из которого торчал обиженный рыбий хвост. Лицо выражало спокойное счастье.

– Подъем! Труба зовет! Пиво пришло.

Ага. Значит, я у Виталика дома. И видимо, в Коробейниковом переулке. Ну и хорошо. А что еще сказать?

Покрытый клеенкой квадратный стол напоминал арену для гладиаторских боев. Побежденную и распластанную скумбрию триумфаторы раздирали на части. Растерзанное тело половинки черного хлеба еще не сдавалось, но было ясно, что и ее минуты сочтены. Кружки, свистнутые в ближайшей пивной – а ближайшей, судя по всему, была знаменитая инязовская забегаловка «Корпус Г», – соблазнительно пузатились пивом. Казалось, что если бы у кружек были руки, то они бы сейчас самодовольно почесывали свой булькающий пивной животик.

– Чем сегодня будем радовать милую душу? – еще раз, шумно, через кадык, глотнул пиво Виталик.

– Не знаю, – я пожал плечами. Мысли, наложившись на два дня пьянки, клубились, змеючились, но ничего внятного не выражали. Что мне делать-то, как жить, очутившись в 1979 году у какого-то Виталика, куда обращаться? В милицию, что ли? Помогите, я из будущего! Ага.

– Тебе на работу надо?

– А как же! – Виталик наливал пива из банки. – У меня завтра утром смена. Репетиция.

– В смысле?

– Монтировщик сцены. Театр Моссовета, малая сцена. Знаешь, там, на Комсомольском, за углом?

– Где кафе «Маринка»? – неожиданно дернулась память.

– Точно! А ты? Работаешь?

– Над собой, – вспомнил я юношескую присказку.

Виталик кивнул, вполне удовлетворенный ответом. За окном протяжно ударил колокол. Я вздрогнул. Конечно, это у Ильи, там, в Обыденском переулке, совсем рядом. Храм же работал тогда. Его вообще при Советах ни разу не закрывали. В это же мгновение в дверь комнаты кто-то треснул. Собственно, этим ударом и открыв ее. В проеме стояла женщина в белесых сатиновых трениках. Из-под которых торчали тапочки в крупную голубую клетку со смятыми задниками. Мятые волосы были наспех собраны в пучок.

– Не нужны мне «Жигули», не нужна и «Волга», мне бы хрен с телячью ногу и стоял чтоб долго! Виталик, хер лысый, дай трешку! До завтра. Зарплату в пятницу не дали, – свернула четыре предложения в скороговорку дама.

– Повезло тебе, Ленк. Пивка? – Виталик встал из-за стола, подошел к дээспэшному шифоньеру. Гадко скрипнув, открылась дверца, взметнув в лучах солнца гейзеры пыли. И я увидел свое отражение во внутреннем зеркале шкафа. Это было непонятно что. Скрюченные плечи испуганного человека. Из-за трехлитровой пивной банки лица не было видно вовсе.

Он долго рылся и наконец вытащил из-под маек-трусов новенькую синюю пятерку.

– Держи пять. А то потом все равно придешь.

При виде денег Ленка преобразилась. Лицо просветлело. Синяки под глазами порозовели и не так резко оттеняли бледно-голубые глаза. Даже треники вдруг обозначили остатки фигуры. Я понял, что не так давно это была очень красивая девушка.

– Пивка…

Виталик достал из того же шкафа с трусами еще одну кружку и плеснул туда пива.

– Знакомься. Лена. Моя соседка. А это Сидор.

Ленка кокетливо отхлебнула. Какие могут быть споры по утрам, что никакой я не Сидор! Я уже просто кивнул головой.

– Сидор… – нараспев протянула Ленка. – Очень приятно. Не обращайте внимания на меня. Я сегодня малофизиологична. Сидор… А какую музыку вы любите, пумм-пумм-пумм или тыц-тыц-тыц?

– Ленка, не ля-ля человеку мозги! – улыбался Виталик, разливая остатки пива.

– Нет, ну правда! Это же дивно интересно… – продолжала игриво улыбаться Ленка.

– Отстань, видишь, у человека важный физиологический процесс. Похмеляется.

Виталик глотнул еще пива. Задумчиво встал и начал шастать по комнате, как белка, неожиданно потерявшая колесо.

– Нашел! А я думал, спьяну померещилось! – из-за дивана, где шебуршал хозяин квартиры, неожиданно взвилось облако пыли, словно там сидел кит, ну маленький такой, и пускал фонтанчики пыли. Затем вынырнула улыбка с гниловатыми зубами моего приятеля, далее непостижимым образом появилась рука с бутылкой «Лоела», а уж потом появилось тело самого Виталика. Этакая пьяночеширщина.

– Представляешь, снится сон, что у нас осталась бутылка! Я понимаю, что не должна. Но снится. Я утром в сумку! Нет. Ну, думаю, алкоголизм. А сейчас! Раз! И есть!

Ленка уже деловито скрипела шифоньером, доставая оттуда два граненых стакана и чашку. С отколотой ручкой и выцветшими омерзительно салатового цвета буквами «Береги честь смолоду».