Мир вам. Я Мария. Мне стало теперь много, много легче от того, что я вам рассказала, а когда кто прочтет, да одумается и падут на его сердце мои простые слова, тогда мне будет еще отраднее. Конечно, я не могу хорошо высказаться, ибо я говорю не словами, а сердцем и слезами.

Теперь буду продолжать. Вот так все долго тянулось. После я стала меньше видеть свое тело, но зато чувствовала его больше. Оно как будто вобралось в меня. Иногда я как будто забывала его, только чувствовала его страшную тяжесть, оно тискало, душило меня, и тогда мрак опять сгущался сильней, рокот вон был громче, и передо мной вновь восставали картины. Нет, теперь уже не картины, а просто целые эпизоды из моей жизни. Это было еще ужаснее! Отчаяние стало брать меня.

Свой зловонный скелет, от которого уже во многих местах отвалилось мясо до костей, теперь я уже видела смутно и реже. Нельзя сказать, чтобы мне было лучше от этого, но ― и то хорошо, что не все одно и то же. Но за то мысли мои стали много назойливей восставать на меня. Вот навязывается мне какая-нибудь мысль. Она долбит мне мозг, сосала сердце; я разбирала ее и все это до тех пор, пока чувствовала что-то гнетущее, похожее на то, что если бы вам сверлили череп.

Мучение это ни с чем сравнить нельзя; гнет и томление все усиливались, мысль разрасталась, захватывала всецело все существование мое, я старалась ее забыть, отбросить, отогнать, но ничего не помогало: она лезла в мозг, лезла в сердце. Я начинала сознавать гадость моего зла, но никак я не могла понять, что мне делать...

Когда я совсем уже изнемогала, мысль уходила от меня, и я чувствовала, что я мчусь куда-то, что миллионы звуков меня преследуют, крик какой-то, какие-то стенанья мчатся за мной, и я очень хорошо понимала, что это все происходило не вне меня, но во мне самой... Тогда я опять призывала мысль, опять начиналась работа. Работа адская, работа нестерпимая и ни малейшего просвета, ни малейшей отрады!..

А бедное тело мое душило меня и все душило меня нескончаемо, и знаете, это было очень странно для меня, я чувствовала тело не снаружи, а внутри себя. Я чувствовала, что как будто все переменилось во мне, как будто я вывернулась на изнанку.

Страстное желание явилось у меня выбросить свое тело, или оторвать от себя, избавиться от него. И вот однажды, когда я так ужасно куда-то мчалась, я совершенно случайно вспомнила о Хранителе и подумала:

«Хотя бы он был со мной. Может быть, он научил бы меня, что делать». И я стала его звать, я стала его молить прийти ко мне и помочь мне.

Тут случилось что-то необыкновенное, я увидела как бы отблеск или, лучше сказать, как бы щель, и оттуда выбивался свет.

Свет!!.. можете ли вы понять, что такое свет после тьмы!! Нет, этого никто не поймет, кто не был во тьме. Ни с чем вы не можете этого сравнить. Я бросилась к свету, но сейчас испугалась, я боялась его спугнуть, я боялась шелохнуться. Меня охватил опять ужас и наболевшее сердце начало леденеть:

― Что если это только иллюзия.

Но свет раздвигался. Тогда я крикнула:

― Где ты? и если это ты, приди желанный, не мучь меня, принеси, наконец, мне смерть.

Тут я увидела его. Он был такой же, но глаза его сияли небесным светом. Это был маяк к спасению, и я бросилась к нему.

― Не смерть, а жизнь я принес тебе, я принес тебе мир и спасение.

И я упала на его грудь и слезы его падали в мое сердце; я чувствовала, как какие-то куски оторвались от меня. Мне было невыносимо больно, а вместе с тем и бесконечно отрадно. Я рада была боли, я так давно ее не испытывала, и это самая боль давала отраду. Я даже напряглась сильней, чтобы вызвать еще и еще эту блаженную боль.

О! Зачем нет слов таких у вас, которые могли бы выразить ясно все, что было со мной. Солнце! поверите ли, солнце сияло надо мной! Я видела свет около себя, и около меня было существо, которое меня любило. В своем несчастном состоянии я, кажется, была бы рада самому дьяволу броситься на шею, а тут вдруг около меня и со мной и любит меня чистый, светлый, прекрасный небожитель.

Таня. ― Она молится и плачет горячими, отрадными слезами, которые облегчают ее и успокаивают. Отдохните и вы.

Мария. ― Затем Ангел-хранитель обнял меня и сказал:

― Обратись к Богу, видишь вон там, как темная туча; это зло идет на нас, молись. Но один может защитить нас.

Ужас вновь охватил меня.

― Как зло, зачем зло? Опять тьма? Нет, я этого не хочу!

Но он успокоил меня.

― Нет, ― сказал он, ― тьмы больше не будет, только молись.

― Я не умею молиться! ― зарыдала я.

Он обнял меня и сказал:

― Повторяй за мной слова.

И я стала повторять святые слова молитвы. Я просила просветления, я каялась в своих грехах. Я просила сил, я просила искупления, и чем дальше я повторяла эти слова, тем отраднее мне становилось. Я чувствовала прилив такой силы, такой подъем духа, что мне казалось, что я слыхала ни с чем несравнимое чудесное пение, дивные звуки музыки, сердце мое трепетало, а слезы лились потоком.

Вдруг как будто что-то заслонило солнце. Я с ужасом прижалась к Хранителю. У меня мелькнула мысль: что, может быть, я чем-нибудь невольно оскорбила Создателя! Но Хранитель указал мне, и я увидела тучу, состоящую из массы злых духов. Они медленно приступили; злорадство было на их лицах; я стояла и молилась мысленно. Один из них выступил вперед и стал мне доказывать всю мою греховность. Я соглашалась с ним, и при этом молила Творца простить меня и защитить. Они читали как по книге всю мерзость моей жизни, они много лгали, но я молчала и молилась, Хранитель защищал меня, но они все сильней наступали и сильней раздражались.

Тут вдруг я увидела как солнце сияющего старца. Он был весь в белом, на груди его сиял крест. Он простер руку надо мной, потому что упала к его ногам. Я думала, что Сам Господь пришел и сказала:

― Я недостойна узреть