– Не то чтобы вышел, сэр. Позвольте мне говорить с вами откровенно, но тихо, если можно. Наша встреча не случайна. Мне нужно побеседовать с вами наедине.

Шекспир нахмурился.

– Вы хотите поговорить со мной? Тогда почему вы не пришли ко мне домой?

– По той же причине, по которой я не надел на нашу встречу ливрею, сэр. Меня не должны видеть рядом с вами. Дело весьма деликатное, и нельзя, чтобы нас заметили.

– Расскажите подробней.

– Хорошо, сэр. Если я пойду в восточном направлении, а вы направитесь обратно через Даугейт и проследите, нет ли за вами «хвоста», мы могли бы встретиться еще раз, но уже в более укромном месте. Могу ли я предложить для нашей встречи церковь Святого Иоанна Крестителя в Уолбруке, что в пяти или десяти минутах ходьбы отсюда, сэр? Там прохладно, и мы сможем поговорить без посторонних ушей или глаз.

– Вы меня заинтриговали, Кларксон. Увидимся в церкви.

Шекспиру нравился Кларксон; Джон считал, что ему можно доверять. Он медленно шел на север через Даугейт в направлении Уолбрука, оглядываясь, дабы убедиться, что за ним не следят. Узкие улицы были заполнены шумной толпой, повозками и телегами, которым едва удавалось передвигаться из-за стоящих на обочинах других повозок и строительных лесов. Сложно различить назойливый взгляд незнакомца среди потной массы людей.

Церковь Святого Иоанна Крестителя в Уолбруке была пуста. Но, как и предсказывал Кларксон, внутри была приятная прохлада, настоящее убежище в этот знойный день. В церкви, кроме нескольких трехногих табуретов да стола, который когда-то служил католикам алтарем, никакой другой мебели не осталось. Все католическое убранство было сорвано и сожжено; перегородка, что отделяет клирос от нефа церкви, павильоны для исповеди, мощи святых и расписанные панели стен – все было уничтожено в огне костра. А после того как несколько лет тому назад протестанты разбили оконные витражи, церковь так и осталась стоять без стекол.

Шекспир присел на один из табуретов. Прождав пару минут в одиночестве, он услышал звук, словно кто-то шепотом позвал его из небольшого придела, и направился туда. Там была дверь, ведущая в ризницу. Он вошел и обнаружил в ризнице Кларксона.

– Прошу прощения за такую секретность, сэр, – сказал он, – но, как вы потом поймете, это было совершенно необходимо. Надеюсь, ни за вами, ни за мной никто не проследил.

– Боюсь, Кларксон, у меня не было возможности удостовериться в этом. А теперь молю вас, расскажите, в чем дело.

Лицо Кларксона приобрело серьезное выражение.

– Сейчас я работаю на сына лорда Бёрли, господин Шекспир. Уверен, вы его знаете: сэр Роберт Сесил, член Тайного совета, на плечи которого уже легла большая часть трудов покойного сэра Френсиса Уолсингема. Поговаривают, что он исполняет все обязанности главного секретаря, неофициально.

Сесил? Конечно, Шекспир знал его. Это был один из самых влиятельных молодых людей елизаветинского правительства, несмотря на свою физическую немощь и отсутствие придворного лоска, как у Эссекса или Рэли.

– И какое отношение все это имеет ко мне?

– Он хочет вас видеть. Полагаю, по делу величайшей государственной важности, хотя мое положение и не дает мне права рассказывать, по какому именно.

– Когда и где я должен с ним увидеться?

– Он в Теобальдсе, сэр, в своем загородном доме в графстве Хартфорд. Он просит вас о срочном визите и извиняется за принесенные вам неудобства.

Шекспир покачал головой. Сначала Эссекс, теперь Сесил. Но у него не было выбора. Когда такие люди приглашают встретиться, отказываться не принято.

– Можно мне сперва вернуться в школу, чтобы распорядиться насчет уроков?

Кларксон покачал головой.

– Боюсь, что нет, это может быть слишком опасным. Просто следуйте за мной. Лошади уже ждут.

В заброшенном доме, что расположился в продуваемой всеми ветрами болотистой местности, известной как Собачий остров – хотя, строго говоря, это был вовсе не остров, поскольку Темза омывала эту местность только с трех сторон, – и куда редко заглядывали представители закона, на деревянном стуле с высокой спинкой сидел по пояс раздетый человек. На вид ему было около тридцати лет, и фигурой мужчина походил на моряка. Он был напуган и сжимал привязанные к ножкам стула кисти рук в кулаки. Его плечи и руки были крепко привязаны к спинке так, что этот сильный, мускулистый мужчина не мог и пальцем пошевелить. Несмотря на зной, его трясло. Пот лился по его жидким черным с сединой волосам и лбу, заливая глаза, а по коротким штанам стекала, образуя лужу на полу, моча.

Перед ним стоял Слайгафф с огромными кожевенными ножницами в руках. Привязанный мужчина вжался в стул, в его больших карих глазах застыл ужас. Слайгафф заломил и зажал пальцы жертвы кусачками. Со знанием дела он надавил лезвиями ножниц на мягкую жилистую плоть между большим и указательным пальцами жертвы. Здоровым глазом он заглянул привязанному к стулу человеку в глаза в ожидании знака, что тот готов рассказать то, что от него хотят, и нажал на ручки ножниц.

Лезвия без труда разрезали плоть. Человек завопил. Но вряд ли его кто-нибудь услышал, ибо в этом пустынном месте на болотах, кроме птиц да разгуливающих одичавших собак, мало кого можно было встретить. Кровь брызнула из раны на фартук и лицо Слайгаффа. Он отер кровь рукавом рубахи, затем нацелил ножницы на перемычку между указательным и средним пальцами.

– Господин Слайгафф, пожалуйста, умоляю вас именем Господа. Я не знаю, где Бреймер. Я уже пять лет его не видел.

Щелкнули ножницы. Раздался хрип боли и ужаса. Это был нечеловеческий рев отчаяния. Слайгафф убрал ножницы и заглянул жертве в глаза. И снова не увидел желаемого. Он опять приставил ножницы к кровавому месиву, в которое превратилась левая рука жертвы, теперь между третьим и четвертым пальцем. Крики морских птиц, собачий лай в отдалении да прерывистое дыхание жертвы были единственными звуками, которые он слышал этим утром, занятый своей работой.

В углу комнаты, положив руку на рукоять сверкающего меча из наточенной испанской стали, сидел человек и беспристрастно взирал на происходящее.

На лошадях Шекспир с Кларксоном преодолели пятнадцать миль пути за три часа. Сначала им пришлось пробираться по душным, жарким и многолюдным улицам северного Лондона, но за городом стало немного прохладней, и здесь, на открытой местности, они пустили лошадей легким галопом, наслаждаясь встречным ветерком. Жара, что стояла последние несколько дней и недель, совершенно иссушила попадавшиеся им по дороге леса и поля, зерновые на которых уже полегли.

Проехав немного на север от городка Уолтэм-Кросс, они свернули на разбитую дорогу, после чего пустили лошадей рысью по обсаженной поочередно то вязами, то ясенями, мощенной камнем аллее длиной в две сотни ярдов и ведущей к главному входу замка Теобальдс.

Здание потрясало воображение, многие считали его самым красивым дворцом Англии. Лорд Бёрли, министр и доверенное лицо Елизаветы на протяжении всего ее долгого правления, начал строительство двадцать восемь лет тому назад, в первый год жизни своего сына Роберта. С тех пор он потратил много лет и денег на улучшения и пристройки, превратив его в особняк, достойный приема его любимой государыни.