проложенной вдоль дома. Он всячески старался делать вид, будто просто гуляет, дышит воздухом, не имея ровным счетом никаких планов, ровным счетом никаких…

Опасная улика лежала на траве под окном. Карпов заметил ее издалека. На тот случай, если за ним все же наблюдают, Геннадий Иванович, замедлив шаг, как бы ненароком наступил на «посылку», остановился, присел и, делая вид, будто завязывает развязавшийся шнурок, неловко выковырял ее из-под подошвы. Потом встал и отправился дальше, вместе с кулаком опуская находку в карман.

Блюдя легенду, он честно слонялся по участку еще минут пять, хотя давно понял — никто за ним не следит. Ведь нет никаких сомнений, что, изображая проблемы со шнурками, он выглядел не тем, кем надеялся, а тем, кем был: до смерти испуганным человеком, нашедшим на траве что-то очень важное…

Глава шестая

24 мая

9.15

— Вы с ума сошли?!

Такого ответа Геннадий Иванович никак не ожидал и недоуменно посмотрел на Лучинского.

— В каком смысле?

— Да в прямом. Более идиотский поступок трудно себе представить!

Карпов вспыхнул.

— Ну, знаете…

8.30

Встал он непривычно рано, в половине девятого. Да еще с такой головой, будто накануне пил, не просыхая. Первое, о чем подумал Геннадий Иванович, проснувшись, была, конечно, записка. Нашли ли ее? А может, уже передали в полицию? Или соседи любят подольше поспать? Или вообще не заметили маленький предмет, лежащий в траве? Хотя, трава у них вроде бы не густая…

Промаявшись подобным образом минут десять, Карпов сел на кровати и потряс головой. Так нельзя. Дальше от него ничего не зависит, остается лишь ждать. Ждать, сколько бы времени для этого не понадобилось. Ждать, по возможности не показывая вида. Ждать, храня все в себе. Геннадий Иванович даже не подозревал, насколько это трудно. Возможно, поэтому он продержался менее часа.

Лучинский уже сидел в холле, листая «Путеводную звезду». Заметив вошедшего Карпова, он отбросил журнал на диван.

— Сколько у вас подписчиков? Сто? Двести? Впрочем, не буду давить на больную мозоль. Вы, я погляжу, тоже жаворонок. Хотя… — критик посмотрел на часы. — Почти девять. Для жаворонка поздновато. Для совы — рано. Видно, вы — птица особая. Не хотите прогуляться перед завтраком?

Хоть Павел Борисович и опрокинул в себя накануне минимум полбутылки коньяка, выглядел он весьма бодро. Про себя Карпов так бы не сказал. Похоже, прогулка действительно не повредит…

За территорией вокруг коттеджа явно присматривал профессиональный садовник. Геннадий Иванович мог бы отметить это еще накануне, но накануне ему было не до этого. Сейчас он заметил другое. Ворота на улицу приоткрыты примерно на треть. Демонстрация мнимой свободы?

— А вот и камеры. — Лучинский показал на два устройства слежения под крышей дома. — На жесткий диск пишут.

У Карпова екнуло под ложечкой. Вроде бы обе камеры были направлены на забор, но что, если они записали его фокус со шнурками?

— Давайте присядем, — предложил Лучинский. — Физические упражнения пока не для меня.

Они примостились на скамейку под кустом сирени.

— Как ваши творческие успехи? — поинтересовался критик.

— Более-менее, — отделался неопределенным ответом Геннадий Иванович, но матерого коллегу было не провести.

— До сих пор не верите в возможность опубликоваться под псевдонимом?

— Какая вам разница? — огрызнулся Карпов и сразу почувствовал себя виноватым. Все же Лучинский стоит куда выше на иерархической лестнице. Да и по возрасту старше.

Но Павел Борисович был настроен миролюбиво.

— Позвольте дать совет — не думайте об этом. Упрямые мысли имеют свойство овеществляться. И заодно отбросьте предубеждение к тому виду литературы, который нам навязали.

— Это не вид литературы. В лучшем случае, вид ремесла. Литература рождает смыслы. Литература заставляет чувствовать, сострадать…

— Литература прежде всего рассказывает истории. Придумайте интересную историю. Такую, чтобы каждому захотелось узнать, что будет дальше — и никакой редактор не выбросит рукопись, не дочитав ее конца.

— Да прямо! Какую же историю рассказывает Джойс в «Улиссе»?

— Понятия не имею. Не читал.

Карпов удивленно уставился на собеседника.

— Вы не читали «Улисса»?!

— И что с того? У вас сейчас такой вид, будто я сообщил, что жду ребенка. Ну, не читал. Кстати, это не мешает мне обсуждать творчество Джойса. Хотите поговорить об «Улиссе»?

— Забудем про «Улисса», — отмахнулся Карпов. — А как быть с вашей статьей о Васильевой? Вы же от нее камня на камне не оставили.

— Понравилось? — Лучинский удовлетворенно кивнул. — Неплохо получилось. Знали бы вы, кто ее заказал…

— Так статья была заказная? И вы открыто об этом говорите?

— Ужас, правда? Кстати, это плохой пример. Жанр тут ни при чем. Просто Васильева — хреновая рассказчица. Во всяком случае, с тех пор как начала угнетать «негров». Хотя, тысячи российских граждан имеют другое мнение. Если же рассказчик первоклассный… Например, Конан Дойл. Согласны, что «Записки о Шерлоке Холмсе» — литература?

— В какой-то мере.

— Бросьте! Это уже отдает снобизмом.

— Хорошо, согласен. Но там есть живые герои. Со своими характерами, страстями…

— Кто мешает вам их создать? Придумайте живых, настоящих героев. Придумайте увлекательную историю, которая с ними приключилась.

— Соседи! — раздалось совсем рядом.

В проем ворот заглядывал какой-то мужчина. Карпов заволновался.

«Приехали? Уже?!»

— Я с глупым вопросом. У вас случайно шуруповерта нет?

Для спецгруппы силовиков заход был слишком «киношным». А что, если этот мужчина — из дома напротив? Нашел записку и все же решил проверить, не розыгрыш ли?

Геннадий Иванович вскочил, но Лучинский крепко схватил его за руку и крикнул:

— Кристина!

Вместо помощницы Сергеева из дома вышел незнакомый молодой парень. Наверное, новая смена охраны.

— Тут к вам пришли.

Охранник направился к воротам. Карпов выдернул руку.

— Нельзя ли полегче?

— Извините. Мне показалось, вы сейчас сделаете большую глупость.

— За кого вы меня принимаете? Я способен держать себя в руках. — Геннадий Иванович не удержался и добавил: — И, между прочим, в отличие от вас, уже кое-что сделал.

— Неужели? Что именно? — поинтересовался Лучинский.

Тогда-то Карпов все ему и рассказал.

9.15

— Вы меня спросили, хочу ли я в этом участвовать?! — продолжал бушевать Лучинский. — Какого