Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражалавтору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время егозабавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взявтрубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок, возникающих вего зыбких слоях. Табак страшно могуч; как масло, вылитое в скачущий разрывволн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводитих несколькими тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее. Поэтому тоскаГрэя, утратив наконец после трех трубок наступательное значение, перешла взадумчивую рассеянность. Такое состояние длилось еще около часа; когда исчездушевный туман, Грэй очнулся, захотел движения и вышел на палубу. Была полнаяночь; за бортом в сне черной воды дремали звезды и огни мачтовых фонарей.Теплый, как щека, воздух пахнул морем. Грэй, поднял голову, прищурился назолотой уголь звезды; мгновенно через умопомрачительность миль проникла в егозрачки огненная игла далекой планеты. Глухой шум вечернего города достигалслуха из глубины залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговаяфраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла в скрипе снастей;на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые глаза и усы. Грэй свистнул;огонь трубки двинулся и поплыл к нему; скоро капитан увидел во тьме руки и лицовахтенного.

– Передай Летике, – сказал Грэй, – что онпоедет со мной. Пусть возьмет удочки.

Он спустился в шлюп, где ждал минут десять. Летика,проворный, жуликоватый парень, загремев о борт веслами, подал их Грэю; затемспустился сам, наладил уключины и сунул мешок с провизией в корму шлюпа. Грэйсел к рулю.

– Куда прикажете плыть, капитан? – спросил Летика,кружа лодку правым веслом.

Капитан молчал. Матрос знал, что в это молчание нельзявставлять слова, и поэтому, замолчав сам, стал сильно грести.

Грэй взял направление к открытому морю, затем стал держатьсялевого берега. Ему было все равно, куда плыть. Руль глухо журчал; звякали иплескали весла, все остальное было морем и тишиной.

В течение дня человек внимает такому множеству мыслей,впечатлений, речей и слов, что все это составило бы не одну толстую книгу. Лицодня приобретает определенное выражение, но Грэй сегодня тщетно вглядывался вэто лицо. В его смутных чертах светилось одно из тех чувств, каких много, нокоторым не дано имени. Как их ни называть, они останутся навсегда вне слов идаже понятий, подобные внушению аромата. Во власти такого чувства был теперьГрэй; он мог бы, правда, сказать: – «Я жду, я вижу, я скоро узнаю …», – нодаже эти слова равнялись не большему, чем отдельные чертежи в отношенииархитектурного замысла. В этих веяниях была еще сила светлого возбуждения.

Там, где они плыли, слева волнистым сгущением тьмы проступалберег. Над красным стеклом окон носились искры дымовых труб; это была Каперна.Грэй слышал перебранку и лай. Огни деревни напоминали печную дверцу,прогоревшую дырочками, сквозь которые виден пылающий уголь. Направо был океан,явственный, как присутствие спящего человека. Миновав Каперну, Грэй повернул кберегу. Здесь тихо прибивало водой; засветив фонарь, он увидел ямы обрыва и еговерхние, нависшие выступы; это место ему понравилось.

– Здесь будем ловить рыбу, – сказал Грэй, хлопаягребца по плечу.

Матрос неопределенно хмыкнул.

– Первый раз плаваю с таким капитаном, –пробормотал он. – Капитан дельный, но непохожий. Загвоздистый капитан.Впрочем, люблю его.

Забив весло в ил, он привязал к нему лодку, и оба поднялисьвверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыватянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево,Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя; вотступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитый дымом,сверкая, дрожал воздух.

Грэй сел у костра.

– Ну-ка, – сказал он, протягивая бутылку, –выпей, друг Летика, за здоровье всех трезвенников. Кстати, ты взял не хинную, аимбирную.

– Простите, капитан, – ответил матрос, переводядух. – Разрешите закусить этим… – Он отгрыз сразу половину цыпленка и,вынув изо рта крылышко, продолжал: – Я знаю, что вы любите хинную. Только былотемно, а я торопился. Имбирь, понимаете, ожесточает человека. Когда мне нужноподраться, я пью имбирную. Пока капитан ел и пил, матрос искоса посматривал нанего, затем, не удержавшись, сказал: – Правда ли, капитан, что говорят, будтобы родом вы из знатного семейства?

– Это не интересно, Летика. Бери удочку и лови, еслихочешь.

– А вы?

– Я? Не знаю. Может быть. Но… потом. Летика размоталудочку, приговаривая стихами, на что был мастер, к великому восхищению команды:– Из шнурка и деревяшки я изладил длинный хлыст и, крючок к нему приделав,испустил протяжный свист. – Затем он пощекотал пальцем в коробкечервей. – Этот червь в земле скитался и своей был жизни рад, а теперь накрюк попался

– и его сомы съедят.

Наконец, он ушел с пением: – Ночь тиха, прекрасна водка,трепещите, осетры, хлопнись в обморок, селедка, – удит Летика с горы!

Грэй лег у костра, смотря на отражавшую огонь воду. Ондумал, но без участия воли; в этом состоянии мысль, рассеянно удерживаяокружающее, смутно видит его; она мчится, подобно коню в тесной толпе, давя,расталкивая и останавливая; пустота, смятение и задержка попеременносопутствуют ей. Она бродит в душе вещей; от яркого волнения спешит к тайнымнамекам; кружится по земле и небу, жизненно беседует с воображенными лицами,гасит и украшает воспоминания. В облачном движении этом все живо и выпукло ивсе бессвязно, как бред. И часто улыбается отдыхающее сознание, видя, например,как в размышление о судьбе вдруг жалует гостем образ совершенно неподходящий:какой-нибудь прутик, сломанный два года назад. Так думал у костра Грэй, но был«где-то» – не здесь.

Локоть, которым он опирался, поддерживая рукой голову,просырел и затек. Бледно светились звезды, мрак усилился напряжением,предшествующим рассвету. Капитан стал засыпать, но не замечал этого. Емузахотелось выпить, и он потянулся к мешку, развязывая его уже во сне. Затем емуперестало сниться; следующие два часа были для Грэя не долее тех секунд, втечение которых он склонился головой на руки. За это время Летика появлялся укостра дважды, курил и засматривал из любопытства в рот пойманным рыбам – чтотам? Но там, само собой, ничего не было.

Проснувшись, Грэй на мгновение забыл, как попал в эти места.С изумлением видел он счастливый блеск утра, обрыв берега среди этих ветвей ипылающую синюю даль; над горизонтом, но в то же время и над его ногами виселилистья орешника. Внизу обрыва – с впечатлением, что под самой спиной Грэя –шипел тихий прибой. Мелькнув с листа, капля росы растеклась по сонному лицухолодным шлепком. Он встал. Везде торжествовал свет. Остывшие головни кострацеплялись за жизнь тонкой стру„й дыма. Его запах придавал удовольствию дышатьвоздухом лесной зелени дикую прелесть.