Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечениемазартного игрока. Грэй вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма.Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытыехолодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешаяпроходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался на открытоеместо, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.

Он тихо отвел рукой ветку и остановился с чувством опаснойнаходки. Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и вытянувдругую, лежала головой на уютно подвернутых руках утомившаяся Ассоль. Ее волосысдвинулись в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку;раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали на щеке, в тени нежного,выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей подголовой, пригибался к затылку. Грэй присел на корточки, заглядывая девушке влицо снизу и не подозревая, что напоминает собой фавна с картины АрнольдаБеклина.

Быть может, при других обстоятельствах эта девушка была бызамечена им только глазами, но тут он иначе увидел ее. Все стронулось, всеусмехнулось в нем. Разумеется, он не знал ни ее, ни ее имени, ни, тем более,почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины безобъяснений и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; еесодержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая вседогадки и мысли.

Тень листвы подобралась ближе к стволам, а Грэй все ещесидел в той же малоудобной позе. Все спало на девушке: спал;! темные волосы,спало платье и складки платья; даже трава поблизости ее тела, казалось,задремала в силу сочувствия. Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в еготеплую подмывающую волну и уплыл с ней. Давно уже Летика кричал: – «Капитан.где вы?» – но капитан не слышал его.

Когда он наконец встал, склонность к необычному застала еговрасплох с решимостью и вдохновением раздраженной женщины. Задумчиво уступаяей, он снял с пальца старинное дорогое кольцо, не без основания размышляя, что,может быть, этим подсказывает жизни нечто существенное, подобное орфографии. Онбережно опустил кольцо на малый мизинец, белевший из-под затылка. Мизинецнетерпеливо двинулся и поник. Взглянув еще раз на это отдыхающее лицо, Грэйповернулся и увидел в кустах высоко поднятые брови матроса. Летика, разинуврот, смотрел на занятия Грэя с таким удивлением, с каким, верно, смотрел Ионана пасть своего меблированного кита.

– А, это ты, Летика! – сказал Грэй. –Посмотри-ка на нее. Что, хороша?

– Дивное художественное полотно! – шепотомзакричал матрос, любивший книжные выражения. – В соображении обстоятельствесть нечто располагающее. Я поймал четыре мурены и еще какую-то толстую, какпузырь.

– Тише, Летика. Уберемся отсюда.

Они отошли в кусты. Им следовало бы теперь повернуть клодке, но Грэй медлил, рассматривая даль низкого берега, где над зеленью ипеском лился утренний дым труб Каперны. В этом дыме он снова увидел девушку.

Тогда он решительно повернул, спускаясь вдоль склона;матрос, не спрашивая, что случилось, шел сзади; он чувствовал, что вновьнаступило обязательное молчание. Уже около первых строений Грэй вдруг сказал: –Не определишь ли ты, Летика, твоим опытным глазом, где здесь трактир? –Должно быть, вон та черная крыша, – сообразил Летика, – а, впрочем,может, и не она.

– Что же в этой крыше приметного?

– Сам не знаю, капитан. Ничего больше, как голоссердца.

Они подошли к дому; то был действительно трактир Меннерса. Враскрытом окне, на столе, виднелась бутылка; возле нее чья-то грязная рукадоила полуседой ус.

Хотя час был ранний, в общей зале трактирчика расположилосьтри человека У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченныхнами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещалисьдва рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым скучным лицом и темособенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присущеторгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечныйпереплет окна.

Едва Грэй вступил в полосу дымного света, как Меннерс,почтительно кланяясь, вышел из-за своего прикрытия. Он сразу угадал в Грэенастоящего капитана – разряд гостей, редко им виденных. Грэй спросил рома.Накрыв стол пожелтевшей в суете людской скатертью, Меннерс принес бутылку,лизнув предварительно языком кончик отклеившейся этикетки. Затем он вернулся застойку, поглядывая внимательно то на Грэя, то на тарелку, с которой отдиралногтем что-то присохшее.

В то время, как Летика, взяв стакан обеими руками, скромношептался с ним, посматривая в окно, Грэй подозвал Меннерса. Хин самодовольноуселся на кончик стула, польщенный этим обращением и польщенный именно потому,что оно выразилось простым киванием Грэева пальца.

– Вы, разумеется, знаете здесь всех жителей, –спокойно заговорил Грэй. – Меня интересует имя молодой девушки в косынке,в платье с розовыми цветочками, темнорусой и невысокой, в возрасте отсемнадцати до двадцати лет. Я встретил ее неподалеку отсюда. Как ее имя?

Он сказал это с твердой простотой силы, не позволяющейувильнуть от данного тона. Хин Меннерс внутренне завертелся и даже ухмыльнулсяслегка, но внешне подчинился характеру обращения. Впрочем, прежде чем ответить,он помолчал – единственно из бесплодного желания догадаться, в чем дело.

– Гм! – сказал он, поднимая глаза впотолок. – Это, должно быть, «Корабельная Ассоль», больше быть некому. Онаполоумная.

– В самом деле? – равнодушно сказал Грэй, отпиваякрупный глоток. – Как же это случилось?

– Когда так, извольте послушать. – И Хин рассказалГрэю о том, как лет семь назад девочка говорила на берегу моря с собирателемпесен. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том жетрактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставаласьнетронутой. – С тех пор так ее и зовут, – сказал Меннерс, –зовут ее «Ассоль Корабельная».

Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего быть тихими скромным, затем его глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей утрактира, и он ощутил как бы удар – одновременный удар в сердце и голову. Подороге, лицом к нему, шла та самая Корабельная Ассоль, к которой Меннерс толькочто отнесся клинически. Удивительные черты ее лица, напоминающие тайнунеизгладимо волнующих, хотя простых слов, предстали перед ним теперь в свете еевзгляда. Матрос и Меннерс сидели к окну спиной, но, чтобы они случайно неповернулись – Грэй имел мужество отвести взгляд на рыжие глаза Хина. Поле того,как он увидел глаза Ассоль, рассеялась вся косность Меннерсова рассказа. Междутем, ничего не подозревая, Хин продолжал: – Еще могу сообщить вам, что ее отецсущий мерзавец. Он утопил моего папашу, как кошку какую-нибудь, прости господи.Он…