– Толстый, – позвал он. – Толстый, охраняй вход! Чтобы ни один ежик сюда не вошел! Слышишь?

Но верный крыс не слышал, он был занят улитками.

– Никому нельзя доверять, – проворчал Тонкий, засыпая.

Крыса – это вам не хомячок, она ест не только травку и семечки. Крысы хоть и грызуны, но знают толк и в рыбе, и в птице, и в мясе. Лучше всего, конечно, падаль, но Толстому ее ни разу не перепадало. Так уж устроен мир: если ты живешь с людьми, а не на помойке, то будь добр, лопай только свежее. Однажды на прогулке Толстый рискнул попробовать дохлого голубя. Что тут было! Голубя хозяин отобрал, Толстого отругал, повез к врачу, подставил собственного крыса под укол… Отсталые существа – люди. Ничего не понимают в падали.

Здесь, в Крыму, Толстому однажды повезло, он нашел целую большую дохлую рыбу. Но та при жизни болела. Толстый не знает, чем, он не врач. Но может отличить по запаху больных животных, которых можно есть, от больных животных, которых есть ни в коем случае нельзя.

Сегодняшняя рыба была свежей. Толстому ее не предлагали, он сам взял. Его предки, дикие крысы, жили не дома в клетках, а где придется: в подвалах, на складах, на улице. Их там никто не кормил, они добывали себе еду сами – лазили по помойкам, тырили помидоры с продовольственных складов. Домашний Толстый унаследовал эту страсть к мелким кражам. Сегодня он спер кусочек рыбы из большого холодильника. Холодильник был неприлично большой. Туда бы поместилась вся хозяйская семья, и осталось бы место для пары сотен крыс. Рыба тоже была большая, поэтому угрызений совести Толстый не испытывал. Подумаешь, отгрыз кусочек требухи, никто и не заметит.

Есть люди, которые по восемь часов в сутки стоят у станка, проклиная свою работу и весь мир. Они мечтают только об одном: поскорее вернуться домой, врубить телеящик и отдыхать, отдыхать… А есть люди, которые любят свою работу, и на отдыхе чувствуют себя неважно, как бойцовая собака на диване. Тетя Муза именно такая. В Крыму ей неуютно. Хочется бегать по крышам, кричать: «Стой! Стрелять буду!», защелкивать наручники на татуированных лапах уголовников – словом, вести нормальную, в ее понимании, жизнь.

Ленка считала, что именно поэтому тетя отрывается на племянниках: будит ни свет ни заря ее, несчастную, заставляет разводить костры… Должно быть, трудно оперу без работы. А еще труднее его родным, потому что опер без дела сразу звереет. Но тетя все-таки родных племянников слишком сильно тиранить не будет.

Когда покупки были сделаны, она сразу предложила Ленке куда-нибудь сходить: в кино или в ресторан. Ясно, ей стало стыдно за утреннюю побудку, но извиниться не позволяет гордость. В кино Ленка идти отказалась («Потерплю до Москвы, там видяшник есть»). Тогда, измотанная беготней по магазинам и проблемой выбора, тетя потащила племянницу в ближайшее увеселительное заведение – китайский ресторанчик на окраине Керчи. Ныть Ленка не рискнула, пошла как миленькая куда повели.

Столы в ресторане были странные: половина железная, половина деревянная. Посетителей усаживали за деревянную половину. Подскочил почему-то не официант, а повар, принес меню. У Ленки с тетей синхронно полезли на лоб глаза:

«Хайджэ – салат из медуз

Фынтиаолянцай – салат овощной с фынтиазой

Суньхуадань – утиные яйца

Чан хуангау – кисло-сладкие огурцы

Интаожу – вишневое мясо

Лян бан фуджу – салат из соевого бамбука

Мaлaдуфа—острый соевый творог

Spicy soy-bean curds».

Ленке сразу захотелось спрятаться под стол, как в детстве от бабушки с ее манной кашей.

– Мы будемэто есть? – шепотом спросила она.

– Все в жизни надо попробовать, – философски заметила тетя Муза. – И вообще, китайской кухне четыре тысячи лет. Неужели ты думаешь, что за это время они не научились кормить людей и не травить?!

Аргумент был железный. Ленка зажмурилась и ткнула пальцем в меню. Китаец закивал, цапнул у нее книжечку и усеменил прочь.

– А почему он одет как повар?

– Потому что он и есть повар, – ответила тетя с видом знатока. – Он принесет ингредиенты и будет готовить здесь при нас. – Она кивнула на железную половинку стола: – Это плита. Осторожнее, не обожгись. А официантка вон идет.

К столику действительно приближалась официантка. Китаянка или девушка, загримированная под нее (кто их разберет, этих украинцев), она несла пиалы с зеленым чаем.

– Традиция, – шепнула тетя Муза. – В Китае принято начинать с чая.

Ленка подумала, что ее предки, наверное, родом из Китая. Будь ее воля, она бы всегда начинала с чая, и особенно со сладкого, а все остальное не ела бы вовсе.

Чай оказался так себе – несладкий, слишком крепкий, он здорово отдавал половой тряпкой. За чаем последовал рис. Ленка где-то читала, что в Китае без него не обойтись, но не думала, что до такой степени. Официантка принесла им по внушительной чашке риса, прикрытой сверху какими-то листиками.

– Мы же не заказывали рис, – попыталась возразить Ленка.

– Китайцы не признают обеда без риса, – шепнула тетя. – Ешь, а то скажут, что ты не ценишь китайскую кухню.

Угроза была серьезная. Пришлось ковыряться в чашке. Спасало Ленку то, что палочками много не съешь. Тетя Муза держала их как пинцет и захватывала немаленькие порции. А у Ленки так не получалось. Она сложила обе палочки вместе и орудовала, как узкой лопаткой.

Наконец из кухни появился повар с подносом, уставленным чашками с какой-то снедью. Он бодренько вывалил на железную половину стола кусок мяса и заработал сразу двумя ножами. Мясо шипело и прилипало, повар, не давая ему окончательно сгореть, поддевал его, переворачивал и при этом выбивал на плите барабанную дробь. Под его устрашающими тесаками (Ленка видела такие в фильме ужасов) шмат мяса разделился на пласты, а пласты – на ромбики.

– Они могут и кружочками, и сердечками, – шепнула тетя Муза, – и вообще чем хочешь. Все зависит от квалификации повара. Этот, с ромбиками, – так, серединка на половинку.

Ленка смотрела на мелькающие тесаки и думала, что квалификация – понятие относительное. Сейчас тетя не в восторге от того, что повар не умеет сердечками. А если бы они с поваром, допустим, сильно поссорились, а потом нечаянно столкнулись в темной подворотне, то ей и ромбиков показалось бы выше крыши.

Разделив каждый ромбик на четыре маленьких, а каждый маленький – на четыре крохотных, повар все перемешал и скинул с плиты в дуршлаг, а потом на блюдо.

– Вот и все, – подытожила тетя Муза, – видишь, как быстро!

Повар между тем выкладывал вокруг мяса композицию из зелени, белых цветочков, вырезанных, кажется, из редьки, и двух коричневых сучков. Сучки подозрительно напоминали богомола, которого Ленка поймала сегодня утром у палатки, только были, судя по всему, обжарены в масле. Ленка решила, что: