Томас остался лежать вверх лицом, бледный и задыхающийся.Руки едва шевелились, что-то искали.

— Чаша цела, — успокоил Олег. — В мешке натвоем коне.

Томас прохрипел:

— В задницу чашу!.. А где...

— Шлем? Вон в кустах. Медведь как ребенок, все броситради лакомства.

— Ребенок? Эта зверюка — ребенок?..

Олег подумал, признался:

— Скорее, абезьян. Те же повадки. В наших лесах онзаместо абезьяна.

Томас с великим трудом приподнялся, сел. Грудь была смятамогучей лапой, рыцарь дышал тяжело, хватал ртом воздух, как рыба на берегу.

— Обезьяна... Пустить бы эту обезьяну в их леса...

— А что не так? — не понял Олег. — Он и подеревьям лазит не хуже. Только не всякая ветка его выдержит... И не всякоедерево...

— Да и земля может проломиться, — добавил Томасему в тон. Он поднялся, покачнулся. — Помоги мне вылезти из доспеха. Уменя в мешке есть инструменты, надо поправить.

— Сам? — удивился Томас.

— А что? — спросил Томас высокомерно. —Работа кузнеца — благородная работа!

Кони сами зачуяли брод, вскачь вошли в воду. В жемчужныхбрызгах повисла радуга, сказочно прекрасная и такая же недолговечная, как все

прекрасное. На мелководье во все стороны прыснули серебристыерыбки.

Вода едва достигала стремян, от нее тянуло бодрящим холодом.Олег на ходу зачерпнул ладонью, отшатнулся, чистая вода была замутненасвежепролитой кровью.

— Где-то близко, — кивнул Томас. — Поедемпосмотрим?

— Объедем, — сказал Олег твердо. — Кто ездитпрямо, дома не ночует.

Кони выбрались на берег, тревожно фыркали, чуя кровь. Словносами по себе повернули и пошли вдоль берега вверх по течению. Тропка петляла,ныряла под низкие ветки деревьев, карабкалась вдоль скалистого берега по узкойкромке. Когда же кони вынесли всадников на простор, сердце Олега сжалось.

Впереди на возвышенности горело село. Черный дым жгутамизавивался над домами и сараями. Красные языки пламени блистали ярко и страшно.Дым подхватывало ветром, снова бросало вниз, к земле, разносило поокрестностям. Мелькнули человеческие фигурки, но сражались ли еще защитники илишел грабеж и привычное насилование, рассмотреть не удавалось.

— Объедем? — спросил Томас.

Олег тяжело посмотрел направо, затем налево. С одной стороныосталась река, где в чистом потоке примешались струйки крови, с другой тожевроде бы попахивало гарью.

— Прямо, — сказал он со вздохом.

— А если придется кого-то стоптать?

— Что делать, все время нельзя сворачивать.

Томас оскалил зубы, и его волчья усмешка напомнила Олегукого-то из очень давних знакомых. Кони привычно пошли рядом, сразу как-топодобравшись, готовые к бешеной скачке, лязгу оружия, страшным крикам.

Утоптанная дорога вывела к городской стене, повела подчастоколом толстых бревен с заостренными концами к городским воротам. На нихбыли следы копоти, торчали стрелы. Разбитые ворота лежали в пыли, трупызащитников оттащили в стороны, чтобы не загораживали дорогу, сильно пахлогарью, доносились крики, ржание коней.

— Не Восток, — сказал Томас сильным голосом. Егоглаза заблистали, он потянулся к мечу. — Даже не башня Давида...

— Оставь меч, — посоветовал Олег раздраженно.

— Впереди еще дерутся!

— Это не наш бой.

— Разве это не наш мир?

За воротами лежало множество убитых, сильно израненных,искалеченных, стоптанных конями, даже обваренных смолой и кипятком. Попадалисьи женщины с оружием в руках, погибшие в бою. Они лежали вперемешку с мужчинами.Томас хмурился, гневно сверкал очами. К этим отнеслись как к воинам, а дальшебудут попадаться уже другие женские трупы: с задранными подолами, а то и вовсераздетые донага, обезображенные. Многие со вспоротыми в поисках драгоценностейживотами. Это он уже видел в каждом захваченном крестоносцами городе.

Среди убитых попадались и люди в полосатых халатах, мохнатыхшапках. Редко у кого была при себе кривая сабля, остальные были с деревяннымипиками, волосяными арканами, а щиты — плетеные из лозы, обтянутые кожей.

— Хазары, — сказал Томас полувопросительно.

— Печенеги, — поправил Олег. Подумал, сампоправился: — Половцы.

— Чем-то отличаются?

— Чем-то. Но мало.

Томас грозно потащил меч из ножен.

— Это я и хотел выяснить!

Олег молча положил ладонь на рукоять его меча. Томас снеудовольствием задвинул полосу острой стали обратно. На узкой улочкепопадались тела дружинников в рубашках из железных колец и трупы захватчиков вхалатах и с дротиками. Захватчиков было больше, четверо к одному, что ипонятно: защищать легче. К тому же русские дружинники, как заметил Томас,всегда лучше вооружены и обучены: дает о себе знать оседлость.

Олег нагнулся, взял из руки убитого дружинника длинныйтяжелый меч. На вопросительный взгляд Томаса, нехотя буркнул:

— Боюсь, пригодится.

Они видели испуганные лица, что украдкой провожали ихвзглядами из-за наглухо закрытых ставень, но на улицах было пусто. Томасудивился, потом встревожился. Под копытами хрустела посуда, дорогу поройзагораживали столы, лавки.

— Но где же люди?

— Вот, — указал Олег.

— А где живые?

— Грабят дома бояр. Здесь им делать нечего, тут однаголытьба.

Ближе к середине города гарью запахло сильнее. Оттудадоносились крики, но оружие не звенело, да и крики были вялые, хотя руганьлилась отборная. Олег намерился свернуть, заприметил дорогу, что выводила изгорода в обход площади. Томас же сказал бодро:

— Давай посмотрим?

— Драк не видывал?

— Просто приятно видеть, когда бьют не тебя, а других.

— Да, это непривычно.

Все-таки Олег свернул в боковую улочку, и она, к радости Томаса,вывела на городскую площадь. По ту сторону блестела маковкой небольшаяцерквушка. Десятка два воинов в халатах стояли с луками в руках, еще с десятокпод грозные крики десятника лупили окованным бревном в двери. Лучники по одномупятились, исчезали. Грабить приятнее, чем драться. Обидно к тому же сложитьголову, когда пришел наконец сладостный миг победителя. Все женщиныпобежденного города — твои, все вещи — твои. Сладостен и восхитителен мигполной власти, когда ты хозяин над побежденными женщинами, когда ты бог,абсолютный властелин! Только ради этих минут и стоит ходить в изнурительнейшиепоходы, глотать пыль из-под копыт, получать удары, сжиматься в смертном страхепри виде разъяренных людей и блестящих мечей...