Милли, будто она все же стояла там, а он просто ее не замечал. Но нет, он пробовал сделать покадровый просмотр, девушки в белом платье так и не было, он бы уж точно узнал ее. Узнал ее из миллиарда человек, а там была всего лишь группа людей.

Марк встал из-за стола и посмотрел на охранника. Тот лежал без движения, может, он убил его? Ему было все равно. Он открыл дверь из комнаты охраны и просто пошел вперед. Что происходит? Что происходит с ним? Что делать? Страх, горечь, печаль, а самое главное — шок, вот все те вещи, что происходили с ним. В очередной раз они захлестнули его новой волной.

Пройдя еще какое-то время, Марк понял, что не может узнать обстановку торгового центра, в который изначально пришел. Его немного качнуло от неожиданности, и он, моргая, оглядывался вокруг, чтобы понять, где он находится на самом деле.

“Какого черта…”

Он стоял в коридоре. Стены были окрашены в розовый цвет, а коричневые двери вели в больничные палаты. Вокруг не было ни души, ни звука, ни одного человека.

Он в больнице.

Он прижался к стене от страха и безысходности, он старался вжаться в нее, старался слиться с этой стеной, навсегда в ней растворится и исчезнуть. Слезы брызнули из глаз, все его тело вдруг начало дрожать. Это так сходят с ума?

“Я схожу с ума, Боже, помоги мне, я схожу с ума, я хочу умереть, забери меня…”

Внезапно он услышал всхлипы. Плакала женщина. Плакала тихо, будто старалась сдержать всю свою боль. Марк понял, что плачь раздается за той дверью, рядом с которой он находится.

Он толкнул дверь и оказался в больничной палате. Дверь за ним закрылась сама собой, а он не мог пошевелиться от увиденного. В ногах вдруг появилась слабость и он вновь сполз по этой двери вниз.

Он увидел свою маму, которая рыдала, склонившись над кроватью. Тут была и его сестра, она плакала вместе с ней, держа ее за руку. Тут же была и Милли, которая сидела к нему спиной, закрывая собой человека, что лежал на кровати. Он понял, что это была она. Он ни с кем бы ее не перепутал, ему даже не нужно было видеть ее лица.

Никто не обратил на него внимания. Никто даже не посмотрел, когда он вошел.

— Мама…

Она не ответила. Он позвал еще раз, но мама лишь всхлипнула сильнее. Поднявшись на ноги, Марк подошел к Милли и хотел было уже дотронуться до ее плеча, но с ужасом отпрянул.

Он увидел себя. Он лежал на кровати весь оклеенный разными трубками, Милли держала за руку именно его, а мама и сестра тихо плакали, уткнувшись в его ноги.

— Мама! Милли!

Он звал все громче, его голос превратился в крик, и в этот момент мама приподняла свое заплаканное лицо и посмотрела в его сторону.

Да, мама, пожалуйста, увидь меня! Вот, я здесь, я рядом, пожалуйста, ответь мне, пожалуйста, услышь, пожалуйста, пожалуйста…

Он умер?

Нет, скорее, это кома. Марк думал, что такое происходит только в кино, но прямо сейчас он видел свое тело со стороны, а от этого было страшно. Ему было очень страшно.

— Я застрял…

Марк попятился назад, его дыхание сбилось от ужаса, что он испытывал.

— Я не знаю, как выбраться….

Он прислонился к двери и закрыл лицо руками.

— Как вернуться назад?

Из глаз брызнули слезы, и он зарыдал, выкрикивая всю свою боль.

Кто поможет, если не сам себе?

Марк снова подошел к своей койке и увидел, что Милли не только держит его за руку, но еще и гладит по шрамам на запястье, которые, казалось, только недавно начали заживать.

— Я пытался покончить с собой?

Марк выбежал из палаты и оказался в больничном коридоре. Только в этот раз, он изменился. Он увидел в конце коридора две двери. И в тот же момент кто-то позвал его по имени.

Мертвая суббота и живое воскресенье

Тревор Смит всеми силами старался проснуться в то утро, тщетно пытаясь ответить на вопрос в своей голове — для чего вообще ему все это нужно? Он слышал, что в Японии есть такое понятие, как «Икигай». Означает оно ощущение собственного смысла жизни, своего предназначения, то, что заставляет вставать по утрам. Слышать то может быть и слышал, но свой Икигай ему так и не удалось найти.

Очень странно, ведь у большинства людей, думал Тревор, с утра если и не прилив сил, то хотя бы нет желания умереть, а новый день — новый шанс и все такое. Парадоксально, но факт — у него прилив сил случался только после того, как заходило солнце, когда на город опускалась ночь, обволакивая все вокруг своим теплым покрывалом. Да, это время суток было для него избавлением и искуплением, то, когда он, наконец, чувствовал себя живым.

Да, к 40 годам Тревор так и не смог найти свой «Икигай». Семьи у него не было, всю свою жизнь он был карьеристом. Никогда никого не любил, гнался за деньгами и повышением по службе. Вся его энергия шла именно на это, и он всем был доволен, а в один момент вдруг осознал, что и карьера и деньги перестали приносить радость. Даже элементарное удовлетворение — и того не было.

Тревор был руководителем крупного издательства. Он проработал в этой компании 20 лет — почти половину своей жизни. Сначала он был стажером, потом помощником редактора и казалось, что в этой компании он перепробовал все должности, когда, наконец, получил свое заслуженное повышение.

«Да», — вспоминал Тревор, с трудом вставая с постели и медленно продвигаясь в ванную комнату — «Икигай» действительно имел место в жизни, ведь работала когда-то приносила колоссальное удовлетворение. Когда-то, но не сейчас.

Тревор потянулся к дверной ручке, но внезапно застыл. Воспоминания резко ударили по нему, словно враг, стоявший за спиной с ножом в руке. Просыпаясь по утру, он забывал о произошедшем, но потом мозг внезапно просыпался и обрушивал на него поток воспоминаний. Наверное, ему до сих пор было плохо потому, что этот ужасный, бессердечный поступок с его стороны произошел всего каких-то пару дней назад. И пусть не он напрямую принимал это решение, пусть от него в тот момент ничего не зависело, Тревор все равно винил в этом себя. Это было ужасно…

Проработав на своей должности 20 лет, он так и