гостиницы и убедилась в том, что здание немецкое. Во-первых, оно было из клинкерного кирпича. Во-вторых, в стены были врезаны художественные элементы, чуждые русской архитектуре. Особенное очарование двору придавали молодые пушистые сосны.

Я поднялась наверх и собрала все свои вещи и наши продукты. Хотела уже спускать в машину, но измученный Хелюля, покинувший наконец санузел, сказал, что сначала мы погуляем по Инстербургу, а потом вернемся и сдадим номер. Времени у нас было достаточно для проведения этой спецоперации.

Окна нашего номера выходили на как будто брошенную промзону. В перспективе вздымались две высоченные трубы из красного кирпича. Чуть ближе располагались грязные серые дома с треугольными крышами. На первом плане было старое одноэтажное здание, арочные окна которого заняли сепия плакаты: Автомойка, Парковка. На углу крыши этого здания стояла скульптура девушки с вазой. Такая одинокая! И бегали в этом межвременном пространстве веселые собаки. Они играли.

К этому пейзажу мы вышли из отеля. По приятной брусчатке дошли до кирхи конца XIX века, в которой сейчас ютится собор Архангела Михаила. Внутри шла служба, Хелюля зашел туда ненадолго, а я не пошла, и осталась знакомиться с котиком, который нежно спал на кучке сена в предбаннике церкви. Такой он был сонный, я ему позавидовала.

Хелюля оторвал меня от зверя и повел в Храм Святого Бруно Кверфуртского. По дороге я нашла себе друзей – двух ласковых псов с желтыми чипами в ушах. Мы так классно проводили с ними время и не могли оторваться друг от друга, что я даже не разглядела толком сам храм. Он был закрыт. На черных воротах блестела черным выкованная надпись: PAX ET BONUM (мира и добра) ‒ девиз францисканцев.

Следующей нашей целью был дом, в котором Наполеон останавливался накануне войны 1812 года. Мы дошли туда быстро по приятным улицам. Мои собаки убежали за строем зеленых солдат. Я не ревновала!

Домик Наполеона грязно-желтого цвета с лепниной под окнами третьего этажа стоял сам по себе и держал у двери памятную доску о том, что здесь был император всея Франции – дикий Наполеон Бонапарт.

Перед домом в сквере был памятник Барклаю-де-Толли. Мы немного постояли у него, потом перебежали площадь Ленина, прошли по краю парка, в котором велись земляные работы и вышли к красной стене замка Инстербург. Перед ней стоял каменный столб с фигуркой всадника наверху. На памятнике была длинная надпись на немецком. Мы ее не поняли.

На входе в замок было объявление о том, что это собственность русской православной церкви. Ну и что с того? Было бы чем гордиться. Не могут историческую территорию в порядок привести, зато она их, это, конечно, важно.

Во внутренний двор вела низкая арка, в которой поместился секонд-хенд – старые вещи на перекладине и потрепанные женские туфли на полках. Еще буккроссинг. Полно там уместилось развлечений. А! Еще были буклеты для туристов и дверь, в проеме которой виднелась бетонная лестница наверх. Мы поднялись по ней и увидели в коридоре интересный беспорядок: плакаты и декорации. Потом нашли вход в загадочную комнату, полную книг, картин, бутафории и старинной мебели. Когда я фотографировала цветные бумажные маски зверей, перед нами открылась еще одна дверь: худой дядька с хвостиком выглянул оттуда и сказал, чтобы мы заходили к нему быстрее, что у него тепло вылетает. Мы зашли.

Это была мастерская художника. Дядька представился Андреем Смирновым и с порога начал нам читать до скрипа выученную лекцию про замок. Потом, не выдержав паузу, он начал втюхивать нам свою книгу про Инстербург и рассказывать о том, какой он гениальный прусс. Хелюля по привычке своей пытался его перебить, но художник этого не допустил – просто трындел дальше, что Хелюлю очень сильно выбесило. Мне было все равно. Ну, скучает он по вниманию туристов, пусть выговорится, если ему так хочется.

Гобелены на стенах в мастерской были красивые – цветастые с рыцарями и лошадками. Еще там валялись старые мечи и доспехи. Я попросила Хелюлю меня сфотографировать на фоне настенного хаоса и дала ему камеру, но мсье художник выхватил у него телефон и сам начал меня щелкать, приговаривая, что он композицию видит лучше.

Когда мы вышли, Хелюля был очень злой. Долго рассказывал, как ненавидит нарциссов, что этот художник – типичный неформал, который считает себя выше всех.

Мы обогнули внутренний двор замка. Хелюля покачался на качелях напротив конюшен. Посреди двора было кострище, в котором лежала свежая веточка омелы. Я потрогала ее белые ягоды и показала Хелюле. Он трогать не стал, сказал, что ему жутко от знания того, что это растение-паразит.

На выходе у стены мы встретили симпатичную рыжую собаку. Она разрешила себя погладить, а потом убежала в замок по делам.

Возвращались обратно мы умеренным шагом. Меня влекли все магазины, которые я видела, но Хелюля не хотел останавливаться, зато у кофейни он притормозил без проблем. Мы взяли два неплохих черных кофе, и я попросила девушку за прилавком разогреть для меня блинчик с мясом. Пока ела, поймала на себе задумчивый взгляд Хелюли. Он тоже хотел блинчик, но молчал. Я ему отдала половину.

В отеле мы быстро спустили вещи из номера, и я вернулась в столовую набрать кипяток в термос, пока Хелюля готовил машину к пути. Не знаю, сколько грелся старый пластиковый электрический чайник. Как будто минут десять. Хелюля успел меня потерять и зашел в столовую, где обнаружил мой силуэт в полутьме плотных штор. Он забрал у меня ключи от номера и сам отдал их дневному старому ключнику. Мне вручил на память квитанцию на светло-зеленой бумаге с надписью Zum Baren. Наш люкс стоил три тысячи пятьсот рублей.

Инстербург быстро исчез с дороги. Хелюля заехал в деревню Веселовка и остановился около одноэтажного кирпичного домика. Это был музей «Дом пастора». Здесь 4 года жил и учил пасторских детей Иммануил Кант.

У входа я сделала еще одно селфи с Кантом с помощью чудо-экрана, и мы зашли в музей. Пока Хелюля покупал билеты, я приглядела себе тряпичную косметичку с Кантом и выпросила ее у моего богатого спутника.

Музей внутри был обустроен соответственно XXI веку – белые стены, редкие полки с книгами и вещами, редкие витрины. Немало экранов и проекторов. Минималистично, со вкусом. Мы спустились в подвал и там нам стало не по себе из-за низкого потолка, тогда мы поднялись на чердак, где была выставка работ местной художницы. На мольберте был прикреплен ватман с незамысловатым Кантом, сидящим на табуретке и