Звук гитары прервался. Остановилась и я, а утихающий звук поющей чаши унес меня из забытого разоренного поселения среди бескрайних снегов обратно в этот маленький уютный музыкальный домик.

– Спасибо за аккомпанемент! – промолвил Валентин.

– Вот это ты мне историю показал!

– Из жизни. Рогатые разграбили деревню недалеко, а потом попытались напасть на нас. Мы сумели их опередить и разгромили их стан.

– Да, у тебя получилась говорящая, сюжетная мелодия.

– Спасибо! Значит, мне это и, правда, удалось.

Поставила на полочку поющую чашу, в ряд с такими же другими.

– А это что за инструмент? – спросила я, показывая на расписную колотушку, которая только что сыграла одну из партий в этой музыкальной пьесе.

– Это «гал-гал», барабанчик-колотушка.

– Я бы сказала, что это колотушка «тук-тук-тук», – улыбнулась я. Красивая.

– Мне его подарила Флорентина, как и этот музыкальный поющий ветер. У меня был похожий «гал-гал», который я в качестве трофея забрал у козлорогов. (Что-то во мне перевернулось при этой фразе. Но не подала и виду). Он был более грубой выделки, из чуть более толстой кожи и без росписи. Подарил Флорентине, чтобы использовала в ритуалах. А она сказала, что мой подарок чудесен, но ей, в свою очередь, не хотелось бы лишать меня музыки и взамен дала эту колотушку. Немного другую, но, как видишь, в музыкальной партии ничего не изменилось.

– А шум моря сможешь изобразить?

– Ладно, слушай.

И снова подул ветер. Но не вьюги. А шум прибоя. Он гнал волны, ударял их о прибрежные скалы, и с шумом отступал. Над морем кружили чайки, а в воде барахтались крабы и медузы.

– Море. Голубая-голубая вода, в которое переливаются блики солнца. И я стою по колено в воде, и смотрю на морское дно. Вода успокаивается, и я вижу песчаное, словно из мелких золотых крупинок, дно, на котором лежат перламутровые раковины, ленивая морская звезда и плывут стайки необычных цветных рыб.

– Ты так красочно описываешь, – заметил Валентин.

– Фантазия хорошая. Скажи, а можешь ли сыграть что-нибудь без битв и сражений? Просто, чтобы захотелось радоваться и жить?

– Хорошо, я придумал еще одну музыку, «Весеннее возрождение»[2] – называется. Слушай! И я уселась удобнее на угловом диванчике, подложив подушки.

Три барабанных удара разной высоту, с самого высокого до низкого, и музыка началась гитарным перебором. К переливу струн добавились басовые ноты второго грифа и такие же низкие звуки толстых резных стволов флейт. Валентин как-то умудрялся переключаться с нижнего на верхний гриф, обратно и возвращаться, и мне иногда казалось, будто две гитары играют одновременно.

Я услышала весеннюю капель. Гулкие звуки барабанов напоминали мне капли, что падали в бочку у стены дома каждую весну и дождливым летом, когда я жила в Зниче. К ним прибавилась мелкая дробь крупных капель, ударявших по забору-штакетнику, по еще не одетым листвой деревьям, по деревянному крыльцу. Сквозь падающие капли радостно преломлялся свет яркого весеннего солнышка. Я открыла глаза, и на месте весенней благодати увидела Валентина, который уже играл на деревянном ксилофоне. Так и рождались звуки капели! Партия ксилофона закончилась и послышался звук флейты, как гудок уходящего вдаль паровоза или парохода. Вновь зазвучала гитара, финальные переборы которых вместе с утихшим гудком умчались куда-то вдаль, завершив мелодию.

Валентин снял свою чудо-гитару с колен и поставил рядом с собой на диван.

– А что за флейта, прикрепленная к гитаре? Свирель?

– Нет, это мое изобретение. Каждая из флейт настроена только на одну ноту, поэтому я могу играть еще одну мелодическую линию, пока пальцы заняты игрой на гитаре. С обычной флейтой так не получилось бы, а звук губной гармошки мне не нравится. Вот я и придумал инструмент.

– Ты такой изобретательный. Создаешь и новые музыкальные инструменты, и оружие. Разве еще кто придумает такое?

– Я не раз замечал, насколько же они близки. Лук и арфа. Флейта и духовое ружье.

– Ну а что удивительного? Музыка – то еще оружие, которое сражает сердца раз и навсегда.

Валентин задумался о чем-то, а я о том, что пора возвращаться.

– Ты проводишь меня? – спросила его.

* * *

Совсем стемнело. Только лунный свет освещал дорогу.

– А у тебя, наверное, много поклонниц. Вот завтра придет к тебе какая-нибудь кукла, и будете с ней… – я сгримасничала, изображая поцелуй.

Не успела закончить мысль, как ощутила его горячие губы на своих. Мурашки пошли по моему телу.

Когда наши губы разомкнулись, я не могла сказать ни слова.

– Это было… это было… ах… чудесно – наконец вымолвила я.

– Я не смог устоять, милая.

– Ах ты проказник!

– Такой же, как и ты!

Мы подошли к дому, и стояли у самой двери.

– Пора прощаться? – как-то нехотя сказал мой спутник.

– Ну Валентин, ну постой еще чуть-чуть со мной.

Все казалось каким-то волшебным, я так долго о таком мечтала. Мы как маленькие дети, только ощутившие первую влюбленность, обнимались украдкой, стоя за углом дома, чтобы, не дай бог, родители не застали. Только нам никто не мог помешать.

Наконец, я сказала:

– Все, пора. Пока, обворожительный Принц!

– До встречи, очаровательная красавица! В следующий раз уже я наведаюсь к тебе в гости.

И Валентин развернулся и пошел, не оглядываясь. А я позволила себе немного посмотреть ему вслед.

* * *

Я чувствовала, что сильно утомилась и села рядом с Наталией. Казалось, стоит закрыть глаза, и усну прямо тут, на кухонном диванчике. Веки становились тяжелыми, все таяло в дымке, и я видела его лицо.

– Ах! – томно произнесла я.

– Устала, дорогая? – сказала Наталия, приняв мой восклик за нечаянный стон усталости.

– Да, немного! – очнулась я. Мое внимание вернулось из мира фантазий обратно в залитую светом фонаря комнату.

– Пойдем наверх. – предложила Наталия мне и уже обращаясь к Броду, продолжила мысль, – Брод! Ведь ты нас отпустишь?

– А разве тебе можно поперечить? – улыбнулся он. – Спокойной ночи!

– И тебе приятных снов! Долго не сиди тут!

Мы покинули столовую и направились вверх. На секунду остановилась у узкого окна напротив лестницы. Там стояли покрытые снегом деревья, припорошенная белой шалью ель, а в свете фонаря летали в разные стороны потоки снежинок. Я, было, принял их за клубы дыма. Они мчались и кружились за окном с такой скоростью, что я не успевала их рассматривать. Ворох снега змеился, пока не превратился в едва различимые, клубящиеся очертания восточного змея-дракона.