Охваченный яростью, он бросил лук под ноги, принялся оттирать грязь. Крошки земли подавались, летели в стороны – это он чувствовал, однако ладонь чище не становилась, оставалась точно такой же, как и вторая, которой Ахилий смахивал землю. Лица своего он не видел, но и без этого знал: с лицом дела обстоят не лучше. Все его тело – даже зеленый с коричневым охотничий наряд – было грязно, словно лучник только что выбрался из могилы. Сколько ни чистись, сколько ни отряхивайся – все без толку.

Мало этого: теперь ему отчаянно хотелось очистить не только тело, но и совесть.

Он только что застрелил лучшего друга. Да, не по собственному хотению, однако от этого грех его менее страшным не становился. Ему повелели, и он, Ахилий, не нашел в себе силы воли ответить отказом. Дождался удобного случая, прицелился и, как ни кричал ему разум: «Не стреляй! Или хоть возьми в сторону», – повиновался хозяину.

Подобрав лук, охотник вновь оглянулся назад. Что там мерцало сквозь заросли – зарево учиненного Ульдиссианом пожара, или всего-навсего отсветы бивачных костров – это значения не имело. Если он видит то либо другое, стало быть, ушел недостаточно далеко. Дальше нужно бежать.

«Вот только куда я бегу? Куда?»

Ответ на сей вопрос имелся только один, да такой, что страх и подумать. Ахилию надлежало бежать до тех пор, пока его уж точно никто не сможет заметить. Не далее. Ему было приказано держаться невдалеке, но и не слишком близко. В конце концов, следующей станет Серентия. Следующей…

Пораженный этой ужасной мыслью, охотник вскрикнул бы, да только голос ему отказал. Разумеется, причиной тому была вовсе не зияющая, покрытая коркой запекшейся крови пополам с землей дыра в горле. Голос ему даровало то же самое волшебство, что подняло из могилы, но полновластный хозяин – по крайней мере, на время – лишил его дара речи.

Не имея иного выбора, Ахилий продолжил бег. Такой аллюр насмерть загнал бы самого сильного, крепкого оленя или коня, однако ему, не нуждавшемуся в дыхании, изнурительная гонка была нипочем.

С легкостью, недоступной при жизни, огибал он деревья, скользил вдоль узких тропинок, перепрыгивал через бурелом…

Однако не чувствовал кожей ни малейшего ветерка. Даже в сей невеликой радости ему было отказано.

Внезапно охотник замер на месте, как вкопанный. Произошло это, опять-таки, не по его воле. От неожиданности Ахилий едва не споткнулся, но что означает нежданная остановка, понял немедля. Вот он, конец невидимой привязи. Чтоб убедиться в том, оказалось довольно оглянуться назад. Да, так и есть – отсветы пламени за спиной исчезли из виду…

По счастью, смерть, в числе немногого прочего, не препятствовала доброму крепкому словцу. Здесь, вдалеке от лагеря эдиремов, Ахилий вновь обрел голос и бурно, яростно выругался. Да, его не услышит ни одна живая душа поблизости от Ульдиссиана, и никто иной, кроме разве что нескольких лесных зверей… но все-таки это позволило хоть ненадолго почувствовать себя едва ли не живым.

Как только слова сорвались с языка, впереди засиял ослепительный, противоестественно голубой ореол. Ахилий вновь выругался и, пусть даже заранее зная, что оружие не поможет, потянулся к колчану, за стрелой.

Посреди ореола возник силуэт того же самого существа в серебристо-голубой кирасе, с крыльями из множества токов энергии за спиной. Прочих подробностей было не разглядеть.

– Я сделал… твое… твое гнусное дело, – прохрипел охотник. – Позволь же теперь… умереть…

– ИДЕМ, – велело неземное создание, указав вперед дланью, закованной в латную рукавицу.

– Я выполнил твой клятый приказ! – возразил Ахилий, вскинув лук и наложив стрелу на тетиву. – Одной из этих стрел лишил жизни лучшего друга, брата во всем, кроме крови…

Лучник скрежещуще захохотал.

– Кроме крови… и теперь он весь в крови…

Однако крылатое существо не проявило к нему ни крупицы сострадания. В отчаянии Ахилий, наконец, прицелился и спустил тетиву. Стрела устремилась точно туда, куда ему и хотелось – чуть выше верхнего края кирасы, где полагается быть горлу…

И, как и в прошлый раз, когда он пробовал сразить гонителя, ничуть не задержавшись, прошила крылатое создание насквозь.

Ахилий вновь выругался. Не так давно вот эта самая тварь зачаровала его стрелы, наделив их способностью истребить огромного, с множеством щупалец демона по имени Тонос. Та же волшба позволяла стрелам преодолеть любые защитные чары Ульдиссиана – вот почему охотник надеялся, что и крылатому против них не устоять.

– ИДЕМ, – как ни в чем не бывало, повторил призрак, закованный в латы. – ОТ ЗАВЕРШЕНИЯ ДЕЛО ЕЩЕ ДАЛЕКО…

На взгляд Ахилия, означать это могло лишь одно.

– Не надо! Серентия… не надо ее…

Но челюсти против его воли сомкнулись накрепко, ноги охотника сами собой зашагали вперед, а руки таким же манером повисли вдоль тела. Совершенно бесполезный, лук закачался у бедра в такт шагам.

Не в силах воспротивиться чужой воле, неупокоенный лучник двинулся следом за ангелом в глубину джунглей.

– Ульдиссиан!

В последний миг подхватив падающего брата, Мендельн едва успел удержать его над землей. Такого ужаса младший из братьев не испытывал с самого дня смерти родителей. Из раны в груди Ульдиссиана ручьем хлынула кровь: стрела угодила если не в самое сердце, то наверняка совсем рядом.

Охваченный яростной, неудержимой дрожью, Ульдиссиан, не мигая, таращился вверх, в гущу темных ветвей. Казалось, ему хочется что-то сказать, но что – этого Мендельн не мог себе даже представить.

В голове младшего из сыновей Диомеда промелькнуло все, чему научил его Ратма, но ничего подходящего к случаю на ум не пришло. Вспомнилось лишь заклинание, при помощи коего Мендельн сумел прирастить назад руку, отрубленную одним из служителей Церкви Трех, но здесь оно, определенно, не годилось. Ульдиссиан с остальными поверили, будто Мендельн попросту исцелился, приставив руку к плечу. Никто из них даже не подозревал, что на самом-то деле рука его не жива, а оживлена – то есть, мертва, подобно Ахилию, и движется только благодаря волшебству.

Вдобавок, Мендельн и этого не сумел бы достичь, кабы не прирастил руку в течение часа с момента ее утраты. Промешкай он хоть чуточку дольше – остался б ни с чем. Нет, сейчас даже эти чары, с виду похожие на исцеление, беде помочь не могли.

Воскрешать Ульдиссиана на тот же манер, что и Ахилия, ему тоже не хотелось ничуть.

И тут Мендельн вспомнил о Серентии, немногим уступавшей в мастерстве Ульдиссиану. Может статься, брата сумеет спасти она…

«Но где же она?» – внезапно подумалось Мендельну. Кто-кто, а Серентия уж точно почувствовала, что произошло! Почему же сюда до сих пор не сбежалась толпа эдиремов?

Ульдиссиан закашлялся, брызжа кровью, тело его затряслось, задергалось сильнее прежнего.