Звонок раздался в восемь часов.

— Привет. — Голос Форда звучал спокойно и ровно. Она ожидала, что он спросит, как она, или скажет что-нибудь по поводу ее позорного бегства тем утром, но Форд есть Форд — он не поступает так, как от него ожидают. — Нам надо уладить детали твоей работы в Хиллвью. Ты ведь сказала, что у тебя есть определенные условия?

— Да. — У Мелани из горла вылетело что-то похожее на писк. Она прокашлялась. Низкий, бархатный голос Форда породил у нее шквал эмоций, которые ей не хотелось оживлять. — Но прежде хочу спросить — ты уверен в том, что Изабелл не возражает против моего появления после… после всего?

— После того как ты ушла и потребовала развод? — невозмутимо произнес он. — Можешь быть абсолютно уверена — моя мать всегда придерживалась мнения, что все происходящее между женатыми парами — их дело, и только их. Ты же ее знаешь. Итак, твои условия?

Мелани поняла, что ее поставили на место, поэтому отрывисто произнесла:

— Во-первых, несмотря на то, что ты сейчас сказал, мне необходимо приехать, увидеть Изабелл и узнать, хочет ли она, чтобы эту работу сделала я. Если она захочет, тогда я возьмусь, но все планы обсуждаются между мной и твоей матерью. Я не хочу, чтобы ты вмешивался.

— Ты что, представляешь себе, что моя мать позволит мне вмешаться? — сухо осведомился он.

— Я имею в виду…

— Ты имеешь в виду вот что: ты не желаешь, чтобы я мозолил тебе глаза, внезапно появлялся у тебя на пороге и так далее.

Именно так.

— Я не могу препятствовать тому, чтобы ты навещал мать, — уклончиво ответила она, чувствуя неловкость, — но при теперешних обстоятельствах было бы лучше, если бы ты этого не делал, когда я там.

— Замечательно!

О, черт, все идет намного хуже, чем она представляла.

— Конечно, если у Изабелл ухудшится здоровье…

— Тогда меня пустят в дом, — закончил он.

— Послушай, Форд…

— Следующее условие, — последовало в ответ.

Мелани вздохнула.

— Мы с Джеймсом сейчас заняты, намечается еще одна работа, которую нельзя отложить, но это не надолго. У нас на подходе в середине сентября значительный заказ, но я связалась с клиентами, и они готовы немного подождать. В общем, они сказали, что предпочитают, чтобы работы были произведены весной, потому что… — Она замолчала. Зачем она про это начала? — Потому что хозяйка ждет ребенка в конце октября и не очень хорошо себя чувствует. Муж счел, что строительство может плохо на ней отразиться. Поэтому у нас есть время для Изабелл.

— Дела у тебя, видно, идут отлично.

Мелани с трудом проглотила слюну.

— Да, неплохо.

— Я должен прояснить одну вещь, и это не будет обсуждаться с моей матерью. Я намерен сам заплатить за работу — это рождественский подарок ей, — но она слишком щепетильна, поэтому я ничего не скажу, пока работа не закончится. О расходах не беспокойся, выбирай самый лучший материал, но не могла бы ты сообщать ей цену намного меньшую, чем в действительности? Как только ты представишь мне смету, я заплачу полностью столько, сколько ты укажешь. Понятно?

Мелани на минуту задумалась. Она довольствовалась бы минимальной прибылью, но если Форд все оплатит… Выходит, она сможет назначить свою обычную цену. И она понимала, почему Форд держит это в секрете до fait accompli[1]. Изабелл чрезвычайно гордилась своим успешным сыном, но всегда отказывалась принять от него хоть пенни, заявляя, что после смерти отца Форда осталась с выплаченной ипотекой и страховкой мужа. У нее также была собственная солидная пенсия — она много лет до рождения Форда проработала на государственной службе, а родила Форда поздно — ей было сорок три.

Мелани кашлянула.

— Понимаю. Меня устроит, если оплата будет поступать по мере того, как продвигается работа. Наличными.

— Прекрасно. Когда ты сможешь поговорить с ней?

— Может, завтра вечером?

Лучше поскорее с этим покончить.

— Хорошо. Я позвоню ей сегодня и скажу, что я предложил тебе заняться садом и что ты согласилась, но прежде должна оценить фронт работ, и что ты повидаешься с ней завтра. О’кей? Что-нибудь еще?

От его делового, холодного тона ей хотелось закричать. Это нечестно, неправильно! У них была сумасшедшая ночь, она спала в его объятиях, а сейчас он говорит так, словно обсуждает контракт с коллегой. Мелани постаралась, чтобы ее голос звучал так же бесстрастно, как и у него.

— Думаю, что на этом пока остановимся.

— В таком случае спокойной ночи. — И повесил трубку.

Мелани уставилась в стену.

— Вот свинья.

Но, по крайней мере, плакать ей не хотелось. Швырнуть что-нибудь — да, но не плакать.

Следующим вечером, когда Мелани позвонила Изабелл, та почти сразу взяла трубку, и голос ее, как обычно, звучал доброжелательно. А уже в воскресенье днем в два часа Мелани предстала перед матерью Форда в ее чудесном викторианском доме в десяти милях от Кингстона-на-Темзе, где Мелани жила с Фордом.

Мелани сильно, до дрожи, волновалась, когда звонила в дверь, но ей открыла не Изабелл, а сиделка в форменном платье. Она провела Мелани в уютную гостиную, где, несмотря на теплую погоду, потрескивали дрова в камине.

Сиделка вышла, оставив их с Изабелл вдвоем.

— Здравствуй, моя дорогая. — Мать Форда сидела на диване почти вплотную к огню. Она подставила Мелани щеку для поцелуя, как делала прежде, потом жестом пригласила сесть с ней рядом. — Садись сюда. Я не сказала сестре Баннистер, кто ты. Она любопытная особа и постоянно сует свой нос куда не просят. Слава богу, что она уходит через неделю, а лучше бы поскорее. Не дождусь, когда останусь одна у себя дома.

— Здравствуйте, Изабелл. — Голос у Мелани дрогнул.

Она ожидала увидеть мать Форда бледной и изможденной, но Изабелл нисколько не изменилась. И ее гостиная тоже. Казалось, что за семь месяцев здесь все осталось по-прежнему: те же книжные полки до потолка вдоль двух стен, та же старомодная мебель, на полу тот же толстый шерстяной узорчатый ковер, те же тяжелые с рисунком портьеры на окне. Мелани сделала глубокий вдох и спросила:

— Как вы? Форд мне сказал, что вы лежали в больнице.

Изабелл улыбнулась:

— Я имела глупость сломать бедро, а потом сердце начало пошаливать, но чего ожидать в моем возрасте? А как ты, дорогая?

— Очень хорошо, спасибо. — У Мелани была заранее заготовленная и отрепетированная речь. — Изабелл, я вернула ваше письмо не потому, что не хотела с вами общаться. Я… просто не могла.

Серо-голубые глаза, такие же как у Форда, ласково смотрели на нее.