– Нет. Ничего я не уничтожал. И ничего я вам больше не скажу. Все равно у вас собственные версии, вернее, не версии, а фантазии, и я не обязан их поощрять. У меня трагически погибла жена, и я уезжаю из Измира. Если у вас будут официальные вопросы – повторяю, официальные, согласованные с вашим начальством, я готов дать показания в присутствии моего адвоката. Всего хорошего, – Эмре встал и двинулся к двери, вынуждая Кемаля следовать за ним. – Не тратьте время, молодой человек, мой вам совет.

– Спасибо. А что же вы руку жены к стакану не приложили? Чтобы уж окончательно создать иллюзию, что она сама эту воду или отраву выпила? А то стакан без отпечатков – это как-то неубедительно. Или вы думали, что ее отпечатки там и так есть?

– До свидания, – упрямо повторил Эмре. – Я ответил на один вопрос. На остальные не обязан.

– Вот такие дела, представляешь? – закончил свой рассказ Кемаль. – Надо было на этого господина сразу надавить, а мы его жалели, да и не давал он нам такой возможности со своей бурной деятельностью.

– Думаешь, он действительно кого-то подозревал?

– Во всяком случае он вел себя странно. Находит мертвую жену, вызывает врача, а сам подменяет стакан, за который подержался. Ну кто бы на его месте об этом подумал?! Если бы он обнаружил ее с ножом в спине или еще с какими-то явными признаками насильственной смерти, тогда понятно. Хотя вон в фильмах, кто бы труп ни обнаружил, обязательно за орудие убийства хватается. От ужаса и абсолютной невиновности. И потом эту невиновность полфильма доказывает. А этот Эмре что-то слишком предусмотрительный, тебе не кажется? Как будто заранее знал… кстати, ни на какую подпольную лабораторию пока выйти не удалось. Химики там столько всего понаписали про эти таблетки, а следов никаких.

– Может, Дилару спросить, что Лили принимала? Все-таки она ее лечила одно время.

– Ее врача спросили уже. Ничего, говорит, постоянно не принимала.

– Он мог и не знать. В ее возрасте все женщины то за витамины хватаются, то еще за какие-нибудь снадобья. Средство Макропулоса ищут.

– Что-что? – не понял Кемаль. – Какое средство?

– Неважно, – отмахнулась Айше, – это пьеса такая. Нет такого средства, можешь не волноваться! Но ты глянь на любую аптеку – там сплошная реклама, и никакой врач не нужен, иди да покупай. Витамины и прочее: для волос, для ногтей, от морщин, от не знаю чего. Элиф тоже говорила, что ей кальций надо пить и еще что-то от нервов.

– Так подруг же всех уже спрашивали про таблетки, и никто не сказал, что она что-то постоянно принимала.

– Их спрашивали про снотворное, если я правильно понимаю. И врача тоже. А таблетки ей мог посоветовать или даже прописать кто угодно. Она вполне могла ходить к специалистам, к гинекологу точно ходила. Там еще что-то такое было: сначала она у Дилары лечилась, а потом к другому врачу перебежала и всех подруг об этом оповестила. Хочешь, я ей позвоню? Она мне понравилась, вроде нормальная женщина.

– А остальные, значит, ненормальные? – усмехнулся Кемаль. – впрочем…учитывая, что в их компании уже три трупа… одна из них вполне может оказаться ненормальной.

Азиз закрыл книгу и отложил ее нарочито аккуратным спокойным жестом.

На самом деле ему хотелось захлопнуть ее, отшвырнуть подальше, разодрать в клочья. Но тогда в комнату обязательно сунется жена, начнутся расспросы и прочая дребедень, придется что-то говорить и сдерживаться, чтобы не наговорить лишнего.

Проклятый француз, озлобленно подумал Азиз. Надо же такое понаписать! Что он понимает в нас, в нашей жизни, в нашей психологии?! Небось разок прокатился в Стамбул с группой таких же бездельников, выучил три с половиной слова, купил убогий путеводитель, полазил по интернету – и туда же, книгу писать! Он пишет, другие издают, переводят, рекламируют, потом все читают и думают, что это правда. А какая там может быть правда, что он смыслит?! У него вон Газиантеп, видите ли, на западе Турции, и ни редактор, ни переводчик не почесались! На карту даже поглядеть не могут, зачем им? Для них вся Турция – сплошной восток, так какая разница, где у этого востока свой маленький восток или запад?!

И все остальное – такие же выдумки! Конечно, выдумки, что же еще? Может, у них там, в Париже, турки-иммигранты именно такие, но не по ним же судить о целом народе. Да кто потащится на заработки в их зажравшуюся Европу, где вечно холодно и сыро, где на тебя смотрят как на раба и дают самую черную и грязную работу? Только неудачники, ничего не достигшие дома, не имеющие ни образования, ни специальности, выходцы с востока страны, что-то где-то услышавшие о возможности заработать в Европе. Потом вот книги про них пишут!

Азиз не хотел признаваться самому себе, что разозлило его совсем другое.

Не то, что в книге была ложь, а Газиантеп оказался на западе, черт с ним, с Газиантепом! Его до глубины души поразило то, что в книге, легко и беззаботно написанной для развлечения толпы каким-то французом, была и правда.

Самая настоящая правда.

Он фантазировал и все угадал? Или он узнал?.. Нет, ничего узнать он не мог, да и не о том он писал, и все, что он описывает, можно узнать из старых газет, и ничего больше в его романе нет.

Настораживала тема. Почему он взялся за нее, если перед этим – Азиз не поленился изучить его биографию и просмотреть несколько сайтов – он писал совсем о другом? Кто мог подкинуть ему идею? Кто-то ведь консультировал его – это ясно. Кто-то, кому выгодно привлечь внимание все той же Европы к грязной, мафиозной Турции, к толпам нелегалов, к наркобизнесу, к устаревшим политическим дрязгам. Иначе зачем бы этому уже известному писателю лезть в такие дебри? Кто-то дал ему добрый совет – и вот, пожалуйста.

Азиз лучше многих понимал, как просто манипулировать общественным сознанием. А уж его шеф – не тот, рвущийся к власти и почти дорвавшийся до престола, научившийся повторять рубленые фразы и любивший словечко «харизма», а другой, не мелькающий на телеэкранах и говорящий нормально, без всяких фокусов, – тот просто виртуоз. Всего лет десять назад все новое, европейское казалось в стране безусловно положительным, интерес к религии и традиционным ценностям стремительно падал, еще немного – и стандартное образование по американско-европейскому образцу окончательно обезличило бы молодежь, превратив ее в современных, болтающих по-английски космополитов.

Конечно, какой-нибудь Газиантеп оставался Газиантепом, но на западе Турции, в больших городах и на многочисленных курортах вся эта европеизация расцветала пышным цветом, сверкала оголенными ляжками и бюстами, поедала гамбургеры, громыхала отвратительной чужой музыкой. И вот за несколько лет… нет, торжествовать рано, еще многое надо сделать, а многое сделано не так, и гамбургеры с музыкой пока еще здесь, и курорты не закроешь, да и не к чему их закрывать, это не тот путь, но сделано немало.

«Прямая пропаганда редко приносит плоды, – говорил лидер, которого они привыкли называть почтительным словом «Ходжа» – «Учитель». – А зачастую вызывает реакцию отторжения. Сейчас не время для открытых заявлений, для них еще нужно подготовить почву. Пусть фанатики-фундаменталисты кричат на каждом углу, что их не устраивает светское государство, что мы должны быть ближе к мусульманскому миру, а не к Европе, что Ататюрк был выскочкой, предавшим истинные национальные ценности. Пусть кричат – на их фоне мы будем выглядеть сдержанными и разумными. Пусть кричат и их противники: мы, мол, должны побыстрее стать как все, говорить по-английски, забыть наши традиции, наплевать на религию и превратиться в курортный придаток Европы. Мы не будем кричать – мы будем действовать. Причем под действиями я не подразумеваю насилие. Никакого насилия, повторяю. Оно только привлечет к нам не нужное пока внимание и отпугнет многих потенциальных сторонников. К тому моменту, как общественное сознание будет готово воспринимать наши идеи, мы должны выглядеть абсолютно чистыми, не замешанными ни в каких террористических крайностях. Однако мы не можем позволить себе пренебречь этими группировками и не поддерживать с ними контактов. Это люди, нередко молодые люди, которых мы можем использовать так, как нам нужно. Мы обязаны показать им настоящий путь, сделав для начала вид, что мы полностью на их стороне. Именно поэтому многим из нас придется пока держаться в тени. Поверьте мне, настоящие дела делаются не на экранах телевизоров. Итак, о Программе…»