Но Ленин, Орджоникидзе, Сталин и другие умные товарищи, проводившие национальную политику советской России, не могли ничего поделать с национальными чувствами самого Муравьева и его войска. После назначения Коцюбинского Муравьев был просто в ярости и не вполне успокоился, даже когда его заверили, что Коцюбинский будет лишь подписывать документы, а командующим останется он, Муравьев. Задето было не только честолюбие Муравьева, но и его национальные чувства: «К украинскому народу он относился с пренебрежением. Были в его словах централистические тенденции»[785], – утверждал Владимир Затонский. Да Муравьев и не скрывал даже перед следствием, что ему крайне не понравилась такая уступка украинским националистам. Русский человек, он не признавал «украинского вопроса» и вполне искренне боролся против украинского сепаратизма. «Централист по своим убеждениям, враждебный идее независимой Украины»[786], – писал о нем Антонов-Овсеенко. Муравьев «рассматривал себя начальником войск специально российских»[787], – констатировал украинский большевик Николай Скрипник.

Среди красногвардейцев Донбасса были люди явно украинского происхождения вроде того же Дмитрия Жлобы. Но этот сын украинского батрака родился и вырос уже в Киеве, жил в рабочих поселках Донбасса, трудился на шахтах. В городе среди промышленных рабочих преобладали русские люди. В русской этнокультурной среде украинские ребята довольно быстро ассимилировались, видимо, еще в детском возрасте. Так или иначе, но сами большевистские начальники не считали красногвардейцев Макеевки и Харькова украинцами.

Всего войска Муравьева накануне штурма Киева насчитывали до 8500–9000 человек, украинцев там было несколько сотен. Точно установить трудно, но помимо 200–300 червонных казаков из отряда Примакова были украинцы и в обеих революционных армиях. На Киев шли сибирские стрелки, балтийские матросы, московские, петроградские, тверские, брянские, харьковские, макеевские красногвардейцы. Вряд ли справедливо называть это войско русской армией, да и сражалось оно не за Россию, а за власть большевиков. Однако русский большевик, «как и всякий другой русский, также привык считать всё украинское своим, русским, также не раз кривился и говорил: “Э, какая там Украина! Всё это мелкобуржуазные выдумки. Хохлы – это те же русские”, только добавлял еще, что “хохлацкий национализм” разъединяет единый русский пролетариат»[788].

Киевское направление было главным, но не единственным фронтом этой войны. Война расколола даже Черноморский флот. Крейсер «Память Меркурия» поднял жовто-блакитный флаг. Украинцы оказались там в большинстве. Тогда двести русских военных моряков (более трети экипажа) в знак протеста покинули корабль. Из офицеров на крейсере остался только мичман Дьяченко. С собой русские унесли корабельную святыню – Георгиевский Андреевский флаг, который был не нужен победившим украинцам. За историю Российского императорского флота только два корабля получили в награду за удивительный, невероятный героизм георгиевские флаги: «Азов» и «Меркурий». Их наследниками стали «Память Азова» (на Балтийском флоте) и «Память Меркурия» (на флоте Черноморском). Теперь русские офицеры и матросы со слезами на глазах развернули Георгиевское знамя и под звуки военного оркестра перевезли на берег. Но и флаг Украинской Народной Республики недолго развевался над крейсером. Уже в феврале 1918-го «Память Меркурия» захватят большевики.

Под Одессой, Херсоном, Николаевом против созданных украинцами гайдамацких куреней воевал Румчерод – Центральный исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы. Первые в истории этого города уличные бои развернулись именно между войсками Румчерода и гайдамаками. Черноморский флот поддержал большевиков огнем корабельных орудий. Победа осталась за большевиками, которые заняли не только Одессу, Николаев, Херсон, но и Елизаветград и дошли до самого Днепра.

Совсем иначе развивались военные действия на Западной Украине. Там шла война между украинизированными и большевизированными фронтовыми частями. Те и другие совершенно позабыли о немцах, тем более что с декабря на фронте действовало перемирие. Если бы немцы в самом деле намеревались захватить Украину и присоединить ее к Германии, лучшего времени нельзя было и найти. Однако они соблюдали перемирие, ожидая результатов переговоров в Брест-Литовске.

В этой войне трудно прочертить линию фронта. В отдельных городах отряды, верные Центральной раде, воевали с красногвардейцами, украинцы – с русскими или с евреями. Так, в Умани прямо на заседание местного совета ворвался комиссар киевского правительства Суровцев с солдатами из куреня смерти и тут же, на месте, расстрелял товарища Пионтковского (члена ЦИК Советов Украины) и товарища Урбайлиса (члена местного Совета), попутно «разгромив все, что возможно было»[789].

Но обычно фронтовые части не столько уничтожали, сколько разоружали друг друга. И долгое время перевес был на стороне украинцев. Они полностью разоружили некогда грозный Туркестанский корпус, но до поры до времени не могли справиться со 2-м гвардейским. Как считает украинский историк Ярослав Тинченко, борьба на этом фронте закончилась бы победой украинцев, если бы не киевская катастрофа УНР.

Борьба за Киев в январе 1918-го как будто написана сценаристом приключенческого фильма. В Киеве начинается восстание рабочих, петлюровцы стараются его подавить. Рабочим надо продержаться несколько дней, им на помощь уже идут советские войска. Однако на исходе и силы, и патроны…

Недаром о январском восстании ставили пьесы и снимали фильмы. Самый знаменитый – «Арсенал» Александра Довженко. Там есть и такие кадры. На Киев наступают советские войска: солдаты и красногвардейцы шагают бесконечной вереницей вдоль железнодорожного пути. Встречают смертельно раненного красногвардейца, что бредет от самого Киева. Он говорит им: «Схороните меня дома за полчаса. Поспешайте же, братья, “Арсенал” погибает». Солдаты прибавляют шагу, уже спешат, немногочисленная кавалерия скачет галопом, даже повозки артиллеристов несутся будто на скачках. Но штурм «Арсенала» начинается раньше. Гайдамацкая пехота и конница врываются на завод. Человек, похожий на Петлюру, одного за другим расстреливает пленных. Из револьвера в упор. Петлюровцы расстреливают украинского рабочего Тимоша, но пули отскакивают от его груди, как от бронежилета: «Падай! Падай! Панцирь надел, что ли?» – кричат ему гайдамаки. Тот разрывает рубаху на груди. Железная воля большевиков сильнее петлюровских пуль…

Довженко еще не был реалистом, но передал дух эпохи. И неудивительно. Тогда, в январе 1918-го, молодой гайдамак Довженко вместе с другими петлюровцами штурмовал большевистскую твердыню.