Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Каждый из нас отвечает за чистоту своих поступков и намерений, — холодно ответил ему Бэньинь. — Последователь Будды не должен желать мирского, и добиваться владения чужим. Желание, даже выполнить некое обещание, суть страсть, а страсти суть преграда на пути к просветлению. Последуй заветам Пробужденного Мудреца, брат по вере, и отпусти свои страсти. Не к получению чужого имущества стоит прилагать усилия истинному буддисту, а к познанию себя, и достижению гармонии с миром, — тибетский монах заметно смешался от слов настоятеля, озадаченно заморгав.
— Это… ваши слова мудры и полны глубокого смысла, — он издал неловкий смешок. — Вижу, вы преуспели в постижении сутр и обретении истинного понимания. Я же — человек косный и необразованный, никак не могущий сравниться в мудрости с таким просветлённым монахом, как вы, наставник. Просто выполните мою просьбу, и поспособствуйте свершению доброго дела, — в его голосе прозвучали зачатки раздражения.
— Коли так, я дам тебе простой ответ — нет, — отповедь Бэньиня была холоднее зимней стужи. — Мы не предадим доверия Дуаней, и не позволим хранимому нами попасть в чужие руки ради чьих-то клятв, к которым непричастны ни мы, ни наши поручители.
— Что ж, раз у нас не вышло договориться добром, придется прибегнуть к иным способам, — из довольного оскала Цзюмочжи исчезла вся былая вежливость. — Я выполню свое обещание Мужун Бо, чего бы это ни стоило. Если ваш храм сгорит из-за того, что вы встали на моем пути, вините в этом лишь собственную неуступчивость.
Воздух вокруг тибетца вдруг наполнился сухим жаром, и, в считанные мгновения, вспыхнул заревом ярко-рыжего пламени. Волна огня взвилась к небу, и покатилась на монахов, угрожая сжечь и их, и строение за их спинами. Столь жарок был сотворенный тибетским монахом огонь, что камни монастырского двора начали дымиться и потрескивать.
Тяньлунские монахи не собирались безропотно ждать пламенной смерти. Рассыпавшись в редкую линию, они немедленно нанесли ответный удар. Сияющие лучи чистой силы, исторгнутые их пальцами, ударили в огненную волну, разрушая и истощая ее, подавляя ее пламенную ярость, словно струи могучего ливня — лесной пожар. Огненная ци сжалась и отступила, не угрожая больше спалить все живое, и обратилась тонким барьером между Цзюмочжи и его противниками. Тибетец не смутился — наоборот, лишь ухмыльнулся ещё шире, и усилил нажим на врага.
Противоборство
— Они наконец-то прекратили болтать, и начали драться, — в голосе Му Ваньцин, следящей за боем из-за загнутого свеса крыши третьего этажа храма, звучало с трудом сдерживаемое нетерпение. — Может, поучаствуем, муж мой?
— Погоди ещё немного, моя воинственная жена, — успокаивающе ответил Инь Шэчи. Юноша сидел, прислонившись спиной к островерхой башенке на самом верху здания, и, казалось, ни малейшим образом не интересовался схваткой тибетского монаха-вымогателя с защитниками храма Тяньлун.
— Дай твоему отцу себя проявить, — безмятежно добавил он. — Не зря же он тренировался в уединении дни напролет? К тому же, если мы вмешаемся слишком рано, уважаемые наставники нас заругают, а то и вовсе прогонят. Я бы не хотел ссориться ещё и с этой ветвью твоей родни.
— Все это понятно мне, Шэчи, — с тоской ответила девушка. — Просто… скучно же.
— Терпи, моя скорая на дело богиня, — весело ответил юноша. — Наша засада ещё не самая нудная — можно развлекаться наблюдением за боевым искусством уважаемых старших. У какого-нибудь охотника, ждущего добычу со стрелой на тетиве, нет и этого, — Ваньцин горестно простонала некую невнятную жалобу, и завозилась, устраиваясь поудобнее.
* * *
За время своего пребывания в пути, Дуань Юй слегка приободрился — дорожные заботы успешно отгоняли тягостные мысли. Даже то, что его отца в храме Шэньцзе не оказалось, не очень огорчило юного принца. Двигаясь к храму Тяньлун, он наслаждался свежим воздухом, теплом утреннего солнца, и красотами природы, но стоило ему приблизиться к воротам монастыря, как его благодушие исчезло без следа. Из глубины храмового двора раздавались несомненные звуки боя — яростные выкрики, треск пламени, и свист пронизывающих воздух техник ци. Поспешно выпрыгнув из седла, Дуань Юй побежал на этот недобрый шум, и вскоре остановился перед главным зданием монастыря, замерев в искреннем удивлении. Там, шестерка монахов сражалась со странно одетым мужчиной, и никак не могла взять верх — наоборот, послушники храма Тяньлун невольно пятились под натиском полыхающей нестерпимым жаром ци, что исходила из рук незнакомца. Но не это поразило Дуань Юя, от изумления застывшего столбом — среди монахов он заметил своего отца, также одетого в скромное буддистское облачение, и наголо бритого.
Дуань Чжэнчунь, с трудом узнаваемый в облике монаха, пошатнулся, содрогаясь всем телом, и в уголках его рта показались мелкие капельки крови — противостояние с могучим врагом заметно истощило силы далиского наследного принца. Он не отступился — сузив глаза и сердито оскалившись, он продолжил атаковать своего противника неизвестным Дуань Юю боевым искусством, что выглядело ярким лучом света, соединяющим большой палец правой руки мужчины с облаком огненной ци.
Именно этот упрямый оскал отца, красный от наполнившей его рот крови, стронул с места замершего в ступоре Дуань Юя. Страх за родителя пронзил сердце юного принца ледяным жалом; в этот миг, он не думал ни о том, что с его скудными умениями может оказаться не ровней неведомому воителю, ни о каком-либо плане действий. Он просто бросился вперёд, громко воскликнув:
— Отец! Я здесь!
Никто не обратил внимания на вопль юноши — слишком отчаянно схватились между собой противники, и слишком сильно было взаимное давление применённых ими сил, чтобы отвлекаться на что-либо иное. Это и спасло Дуань Юя от испепеления огненной ци, либо же от атаки неким иным стилем, что знал незнакомец. А в следующий миг, руки юного принца крепко вцепились в могучее плечо неизвестного. Вцепились не просто так — вокруг ладоней Дуань Юя жарким маревом колыхалась ци Искусства Северной Тьмы, призванного юношей во всей его полноте.
Неизвестный воин даже не понял поначалу, отчего вдруг его