После «Симпсонов» начали показывать еще один мультсериал – «Царь горы», потом «Гриффинов», потом опять «Симпсонов», и наконец папа сказал ему, что пора ложиться спать.

Джеймс встал с дивана и посмотрел в противоположный конец длинного темного коридора. Именно там находилась гостевая комната, в которой он теперь жил.

– Я не хочу спать в той комнате, – сказал он.

Папа начал было что-то говорить, вероятно, что-то насчет того, что здесь ему нечего бояться, но ведь они оба знали, что это не так, и когда бабушка вдруг сказала, что Джеймс может спать в ее комнате – у нее и дедушки были отдельные кровати, – мальчик посмотрел на папу, и тот не стал возражать.

Папа пошел вместе с ним в гостевую комнату, чтобы он мог взять свою пижаму, и стоял за дверью ванной, пока сын переодевался. Бабушка постелила на кровать свежее белье и принесла из гостевой комнаты его одеяло. Джеймс сказал «спокойной ночи» папе и бабушке и крепко их обнял, затем лег в кровать, оставив открытой дверь в коридор, где продолжал гореть свет. Он долго не мог заснуть и все еще ворочался, когда час спустя пришла бабушка и легла в свою кровать. Джеймс притворился спящим и в конце концов все-таки уснул.

В кошмаре, который ему приснился, была уже полночь, и Джеймс снова был в их доме. Он встал с постели, поскольку ему хотелось пить, и пошел на кухню, чтобы налить себе стакан воды, что не имело никакого смысла – ведь он всегда держал рядом со своей кроватью бутылку с водой. Но все же попил из-под крана, а затем подошел к двери подвала, открыл ее и сошел по лестнице вниз.

Только теперь подвал вовсе не был жутким. Ухмыляющийся мужчина исчез, а то, что раньше вселяло такой ужас, судя по всему, куда-то ушло.

Теперь страшным был гараж.

Джеймс понял это сразу же, поднялся из подвала в кухню, вышел наружу и пошел по заднему двору мимо маленьких ямок, битком набитых трупами животных и сухими растениями, иссохшими донельзя и похожими на скелеты каких-то безобразных существ. Оба входа в гараж были открыты, и он был полон света, но даже этот свет был жуток, и Джеймс знал, что не должен входить туда в одиночку. Однако он это сделал и прошел по освещенному пространству прямо к лесенке, прикрепленной к стене. Верх лесенки тонул в темноте, и он не хотел подниматься в их с Робби штаб-квартиру, но ничего не мог с собой поделать и, перебирая руками, залез по перекладинам. Люк в потолке уже был открыт, и Джеймс высунул из него голову на чердак.

Теперь штаб-квартира выглядела совсем не так, как когда они с Робби были здесь в последний раз. От хлама, который они перенесли сюда, не осталось и следа, и вместо предметов, которые друзья подобрали в проулке и у мусорных баков на улице, комната была обставлена примитивной мебелью, вид у которой был такой, словно она появилась здесь из хижины какого-то поселенца, жившего лет двести назад. Теперь здесь стояли скамья, сделанная из расколотого бревна, стол, сколоченный из вытесанных вручную досок, медная ванна, полная воды, кресло-качалка, сбитое из сучьев, и низкая деревянная кровать с самодельным стеганым лоскутным одеялом, брошенным прямо на матрас. Ламп не было, но из щелей в полу сочился свет, из-за которого все это казалось еще более древним, странным и зловещим.

Джеймс хотел было спуститься, но знал, что должен что-то здесь сделать, поэтому собрался с силами и вылез из люка.

Идущий снизу свет создавал чудные тени на потолке и стенах, и поначалу Джеймсу казалось, что ему немного не по себе из-за них, однако потом вдруг осознал, что в комнате что-то движется. Огляделся по сторонам, пытаясь понять что.

Кресло-качалка.

Медленно и почти незаметно оно качалось. В нем никто не сидел, и тем не менее оно качалось, и его испещренная щелями тень качалась тоже, словно маятник, среди множества других, лежащих на потолке: туда-сюда, туда-сюда. Дерево скрипело, и в тишине этот скрип был единственным звуком, помимо его собственного дыхания.

Джеймсу ужасно не хотелось проходить мимо этого кресла, но он по-прежнему должен был что-то сделать и, призвав на помощь все свое мужество, двинулся вперед, не глядя на него, хотя все равно продолжал слышать издаваемый им скрип и видеть боковым зрением.

Скрип-скрип.

Его взгляд был устремлен на противоположную стену, на четырехугольную доску, которую нужно оторвать, чтобы открыть тайник.

Скрип-скрип.

Затем Джеймс прошел мимо кресла-качалки, и оно окончательно скрылось из виду.

Он присел на корточки у стены, постучал по доске кулаком и, когда она зашаталась, оторвал ее, потом нагнулся еще ниже и заглянул в тайник.

И увидел на кучке земли окровавленную голову своего дедушки.

Джеймс проснулся дома, в своей спальне.

Была ночь, свет нигде не горел, и он, растерянный, плохо понимал, что происходит. Ведь он должен был спать в комнате бабушки, и мгновение ему казалось, что он все еще просто видит сон. Затем Джеймс сел, почувствовал под собой свою собственную, такую знакомую кровать, разглядел в темноте очертания своих постеров к фильмам на стене, ощутил затхлый запах, который иногда появлялся в его комнате, когда дом слишком долго стоял с запертыми окнами и дверьми, и понял – он и в самом деле опять находится здесь.

Неужели он совсем один?

От этой мысли Джеймса объял ужас. Дом был достаточно жуток даже тогда, когда вся семья собиралась вместе. Но если сейчас здесь больше никого нет…

Может быть, это все-таки просто еще один сон.

Нет. Зачем пытаться обманывать себя? Он же точно знает – никакой это не сон. Как он сюда попал и почему – Джеймс понятия не имел. Но знал, что ему надо убраться отсюда как можно скорее. Он по-прежнему был в пижаме и бос, и, хотя в стенном шкафу у него все еще оставалась кое-какая одежда и он, вероятно, смог бы отыскать там пару старых кроссовок, не хотел терять драгоценное время на их поиски. Надо уходить прямо сейчас, и Джеймс поспешно соскочил со своей кровати и помчался сквозь тьму по коридору, сбежал по лестнице и ринулся к парадной двери и не смог открыть.

Он попытался отпереть замок, покрутил ручку, потянул ее на себя изо всех сил, но, что бы ни делал, дверь не поддавалась ни на дюйм.

Слева вдруг вспыхнул свет, и от неожиданности Джеймс вздрогнул всем телом. Бросил взгляд на гостиную. Горела только одна лампа, освещающая один-единственный участок стены, тот самый, на котором должна была бы висеть заключенная в рамку большая репродукция картины Винсента ван Гога из Лос-анджелесского окружного музея искусств, которая так нравилась его маме.

Должна была бы висеть… но не висела.

Ибо в раме виднелось гигантское, размером с постер, изображение Старой Девы, самой ужасной карты из этой страшной карточной игры, и она смотрела прямо на него. Глаза у нее были злобные, а рот тем не менее ухмылялся, сочетание, из-за которого ее лицо казалось совершенно безумным.

Откуда-то доносились звуки: непрерывные, надтреснутые, пронзительные, и Джеймс не сразу понял, что их издает само изображение Старой Девы.