Но семья Перри не распалась. Меган не начала заводить беспорядочных связей, и ни она, ни Джеймс не пристрастились к наркотикам. Они оба хорошо учились, закончили старшую школу в числе лучших ее выпускников, и хотя были чуть более сдержанными, чем большинство их сверстников, чуть более замкнутыми и погруженными в себя, это нисколько не мешало их жизни – ни в общении, ни в учебе. И они стали ближе друг к другу, чем бывают большинство братьев и сестер, и, уж конечно, куда ближе, чем были прежде.

Когда Джеймс учился в выпускном классе старшей школы, он, Меган и их мама отправились в паломничество в Джардайн. Прошло уже достаточно времени, и, хотя Джеймс не смог бы сказать, кому первому из них пришла в голову эта идея, им всем было любопытно вновь побывать в тамошних местах.

Они вели машину по очереди, превратив это путешествие во что-то вроде туристической поездки, проведя одну ночь в Таксоне, одну в Руидосо, делая короткие остановки и осматривая достопримечательности. Тем самым они словно морально готовились к возвращению в родные края, психологически настраивались, а что касается Джеймса, то он был только рад, что у него есть время на то, чтобы собраться с духом.

Джардайн разросся, и он обнаружил, что помнит город отнюдь не так хорошо, как считал прежде. Городские улицы казались незнакомыми, и даже исторический центр, где когда-то работала их мама, выглядел совершенно не так, как в детстве. Насколько Джеймс помнил, одно из зданий находилось на другой стороне улицы, а мэрии, возвышающейся в конце квартала, вообще не было, хотя, ясное дело, она была там и раньше.

Сейчас машину вела мама, и, обогнув парк (который оказался меньше, чем был в его воспоминаниях), она свернула на Рэйни-стрит.

Их дом Джеймс узнал сразу. Как и все остальное, в действительности он выглядел совсем не так, как помнил Джеймс, но, хотя теперь он и был выкрашен в другой цвет и имел круговую веранду, старое дерево все так же стояло на своем месте, в палисаднике, вновь зеленое и тенистое, а с одной из его нижних ветвей по-прежнему свисали качели, сделанные из автопокрышки, совсем как в старые времена.

Они припарковали машину на улице и вышли. Никто из них не проронил ни слова, и Джеймс посмотрел туда, где когда-то находилось окно его спальни, вспомнив, как они с Робби стояли там и наблюдали за прохожими. «Интересно, что сталось с Робби, – подумал он, – по-прежнему ли он живет здесь, в этом городе?»

Его взгляд скользнул вправо и остановился на гараже.

Что, интересно, случилось с теми вещами, которые они оставили на чердаке, когда уехали отсюда? Со всей той обстановкой и предметами декора, которые они притащили для своей штаб-квартиры, найдя бо́льшую их часть у мусорных баков? Вероятно, люди, купившие у мамы дом, выбросили все это вон, сочтя хламом.

«Что ж, – подумал Джеймс, – наверное, это и правда был хлам».

Для всех, за исключением двух двенадцатилетних мальчиков, планировавших открыть свое детективное агентство.

Его душу вдруг наполнила глубокая, невыносимая печаль, когда он вспомнил, как папа помог ему поднять старый велотренажер по деревянной лесенке и затащить на чердак через люк.

Джеймс посмотрел по сторонам. И дом, и двор были полны воспоминаний о его отце. Он, конечно же, знал это и раньше. Это и было одной из причин, по которой они сейчас находились здесь, в этом месте. Но он не ожидал, что эти воспоминания будут такими яркими и живыми и так подействуют на его чувства.

Джеймс вспомнил тот день, когда Меган сказала ему, что папа стыдится его, потому что ему не нравится заниматься спортом. И мысленно услышал голос своего отца, говорящий ему: «Если тебе что-то нравится или не нравится, что бы это ни было, я не против. Все люди разные». С его стороны это было идеальным ответом. А еще вспомнил, как папа тогда улыбнулся и добавил: «Если бы я давным-давно не уяснил себе, что ты терпеть не можешь физкультуру и любишь видеоигры, я был бы полным кретином».

Джеймс уже много лет не думал о том, как звучал голос его отца, и сейчас был не уверен, что сумел бы воскресить его в памяти раньше, до этой минуты, но теперь слышал так ясно, как будто папа говорил с ним только вчера.

Перед глазами Джеймса вдруг предстала вся та сцена, предстала во всех деталях: он вспомнил, в какой позе отец сидел за своим рабочим столом, во что он был одет, как была освещена комната, как пахло в доме. Джеймс словно перенесся во времени назад на все эти несколько лет, и чувство, которое он при этом испытывал, было одновременно и восхитительным, и ужасным.

«Ты мой сын, – сказал тогда отец, – и я буду любить тебя, несмотря ни на что».

Джеймс вытер с глаз навернувшиеся слезы.

Мама взяла его за одну руку, Меган – за другую, и, благодарный им, он стиснул и ладонь матери, и ладонь сестры.

– Может быть, нам стоит подойти к двери? – спросила Меган. – И сказать, что мы когда-то жили в этом доме? Вдруг нам разрешат войти?

– Нет, – сказала мама. – Все нормально и так, – и ее голос был куда спокойнее, чем ожидал Джеймс, спокойнее, чем когда-либо прежде.

«Он звучит умиротворенно», – подумал он, хотя обычно к их матери это слово было неприменимо. Возвращение сюда и то, что она увидела их дом, что-то в ней изменили, и Джеймс был рад, что они совершили эту поездку.

– Нам пора, – сказала мама несколько минут спустя, когда они осмотрели все. – Нас ждет бабушка.

– Хорошо, – ответила Меган.

Они снова сели в машину.

Последним залез Джеймс.

И сразу же прижался к окну, чтобы в последний раз взглянуть на их старый дом.

Джеймс знал – когда-нибудь он обязательно вернется. На это место, где столько всего произошло.

И будет вспоминать то время, когда он был всего лишь маленьким мальчиком.

И будет вспоминать своего отца.