во имя соблюдения Христова закона, роздал все свое добро бедным и основал общество, названное «Лионскими бедняками», члены которого соблюдали идеал бедности и вели строго добродетельный образ жизни. На первых порах вальденсы пользовались папской поддержкой, но они слишком резко поносили безнравственный образ жизни духовенства и были осуждены Веронским собором 1184 г., тогда они решили, что каждый праведный человек сам вправе проповедовать и истолковывать Священное Писание. Они стали назначать своих собственных священников, обходясь без услуг католического духовенства. Вальденсы распространились в Ломбардии, а также в Чехии, где стали предшественниками гуситов. Идеи еретиков оставили след в народе, после них Священное Писание стало утрачивать таинственность, которую пропагандировала католическая церковь.

В 1379 г. Виклиф выступил с утверждением, что Библия, а не Церковь, является единственным авторитетом верующего и что Церковь должна строиться по образцу Нового Завета. К 1382 г. он закончил перевод Нового Завета на английский язык. Появляется группа лоллардов, чтобы проповедовать евангельские идеи среди простых людей. Студенты из Чехии принесли его учение к себе на родину, где оно повлияло на взгляды Яна Гуса. Гус предлагал реформу Церкви в Чехии, сходную с той, которую провозглашал Виклиф. Николай Герфордский закончил перевод большей части Ветхого Завета на английский язык в 1384 г.

Тандем «Священное Писание» – «Священное Предание» «работает» более или менее эффективно на протяжении первого тысячелетия, но потом начинаются сбои. Европа становится бурлящим котлом, клубком сложных и противоречивых тенденций. Складывание полицентричной «феодальной» экономики, критический максимум демографических процессов, распад каролингской Европы и начало, хотя и неочевидное, складывания национальных государств, усиление культурно-идеологического влияния мусульманской цивилизации приводят к нарастанию социально-политического и культурно-идеологического хаоса. Это проявилось в увеличении количества файд, усилении борьбы за торговый «итальянский коридор», ведущий на Восток, широком распространении ересей и в то же время начале борьбы за «возрождение» церкви (клюнийское движение, противостояние Империи и Папства, нищенствующие ордена). Первые века второго тысячелетия ознаменовались проведением Крестовых походов (как формы «исхода» излишков населения за пределы европейской «клетки» и, в то же время, формы решения множества проблем), складыванием на границах Европы мусульманской и славянской «стен», резко ограничившими взаимодействие Европы с Востоком, в чем Европа, однако, нуждается все больше и больше, апогеем противостояния латинско-средиземноморской и «варварско»-народно-североевропейской культур.

К этому времени окончательно складывается модель цивилизации, которую кратко можно описать известным латинским выражением urbi et orbi (русское «города и веси»). Orbi были представлены автаркизованным сельским хозяйством, urbi – торгово-ремесленным городом.

«Варвары», расселившиеся по территории бывшей Западной Римской империи, прошли «натурализацию» в форме принятия христианства. Их общественный строй усложнился, и они от уровня «вождеств» и «конфедеративных поселений» на имперских землях поднялись до статуса «королевств». Седентаризация завершилась, и прежние социальные формы, связанные с родоплеменным устройством, исчезли окончательно, оставшись в виде «патриархальных» и «дофеодальных» отношений в отдельных «медвежьих углах» (горные районы Швейцарии, Шотландии, Уэллса, Корсики и др.). Они перешли к развитой аграрной экономике. Поэтому варварская культура постепенно стала «народной», широко распространившись среди социальных низов деревни (orbi). Именно так называемая «Северная Европа» (ultra montes – «за горами», т. е. за Альпами) и стала центром классической «аграрной» цивилизации. «Городской» вариант был представлен прежде всего в «Средиземноморье», бывших центральных римских провинциях. Сложилась своеобразная «бизония»[24], и обе зоны находились в сложных отношениях друг с другом. Единство поддерживали сложившиеся на исходе античности две силы – единодержавие, точнее, идея империи и единобожие. Монастырская структура играла роль своеобразной арматуры децентрализованного «мира».

В истории Европы всегда особую роль играли две дихотомии. Первая из них фактически, как указывал еще Э. Ренан, сыграла решающую роль в возникновении цивилизации как «широтной», ибо она развивалась, если можно так выразиться, «по горизонтали»: с востока (Греция) на запад (Италия), а потом происходила римская экспансия в Восточное Средиземноморье и на Ближний Восток. Этот экстенсивный вариант развития оказался прерван с захватом арабами трех из четырех берегов Средиземного моря (восточного, южного и западного), и, как писал А. Пиренн, Европа вынуждена была ориентироваться на северных «варваров». Этот фактор, по его мнению, сыграл решающую роль в возникновении феодального строя. Можно действительно говорить о том, что в условиях максимального развития евразийских цивилизаций, когда отношения между ними начинают носить все более конфликтный характер, в каждой из них все более важное значение приобретает внутренняя «мироустроительная» тенденция. Не случайно в Европе конца I – начала II тыс. н. э. широкое распространение в различных социальных слоях получает идея строительства Царства божьего на земле. Фактически происходит еще один отказ от экстенсивного варианта развития и вынужденный переход к интенсивному. Именно это обстоятельство в немалой степени подготовит динамичную трансформацию «христианского мира», пределов которому фактически нет, в «Европу», которая будет проводить уже не идеологическую экспансию, а экономическую. Ситуация обострялась еще и тем, что демографический рост привел к перенаселенности региона и колоссальная биоэнергия тратилась в войнах, восстаниях и преступлениях.

Неизбежным центром общественной, экономической и культурной жизни естественно становится город. Как политико-административный и идеологический центр, дистрибьютор продуктов, он становится и идейным рынком. Стремительно растет «коммерческая стоимость» и конкуренция различного рода «истин», складывается на первых порах ситуация смысловой какофонии. К тому же как носитель идеи светскости город всегда диссиденствует, по определению придавая большее значение секулярной стороне культуры. Если для раннесредневековой деревни, прежде всего в силу цикличности природных и экономических процессов, мир стал «конечен» (отсюда еще больший акцент на идее «сотворенности мира»), то для средневекового города космические процессы как бы «сдвинулись» с места, т. е. стали казаться хаотичными и беспорядочными, неуправляемыми. Естественно возникают сомнения в наличии в их действии воли Бога, появляются вопросы: а есть ли там Бог и где он вообще находится? Сомнения в наличии Бога как такового в то время еще не могли возникнуть, но сомнения в наличии его внимания к миру не могли не появляться. Деревенская психология, специфику которой определяла именно связь с землей, культивировала такие параметры (равнодушие к земной участи, что горожане собственно и именовали «ограниченностью» и «тупостью», надежду на возмещение ущерба и утешение в страданиях в ином мире, работу на потомков, невежество как равнодушие к «ученому знанию» и акцент на навыках, умении «работать» руками, а не головой, страх и раболепие перед «ученым знанием» и др.), которые «буксуют» в новой макроэкономической и геополитической ситуации. Средневековый вариант христианства («католицизм»), победу которого обеспечила именно специфическая земледельческая («феодальная») экономика, не мог уже эффективно поддерживать и транслировать прежний сакрально-секулярный тандем. Культура начинает снова глубоко сканировать природный и общественный миры, дабы выстроить новую модель «завета». У этого процесса наблюдаются три фазы.

1. Сначала идет вопрошание к дихотомии «Бог –