Мир». Она является базовой для любой культуры, не случайно поэтому самой первой библейской книгой является именно «Бытие», где обосновывается извечная и вечная связь «творца» и «творения». В условиях надвигающегося социально-экономического хаоса надо было доказать прежде всего, что Бог мир не оставил. Именно это вопрошание и найдет самое яркое отражение в схоластике.

2. На следующей стадии главной становится уже дихотомия «Человек – Бог», ее с двух сторон начнут рассматривать Возрождение и Реформация.

3. На исходе реформационной эпохи интерес плавно перенаправляется на дихотомию «Человек – Мир». В рамках ренессансной и реформационной культур происходит своеобразное «зашкаливание» и Человека ставят «выше» Бога, т. е. секулярное начинает превалировать над сакральным, и это не дает возможность до некоторых пор создать новую эффективную модель культуры. Человека неизбежно надо «опустить на землю». Ньютонова наука, имевшая дело с простыми системами и неизбежно потому в то время делавшая акцент на механистическом понимании мировых процессов, начнет процесс замены «божественных идей» на «мировые законы».

Ситуация обостряется еще и тем, что фактически идет «война миров», созданных и создаваемых разными культурами. Разгорается новый конфликт с «язычеством», выражением которого является городская культура как «внутренний враг» и в то же время усиливается натиск исламской культуры, которая смогла отбить азиатско-монгольских кочевников, пытавшихся распространить в Евразии восточно-азиатскую культурную парадигму, умноженную на буддийские этические и космологические идеи и этническую пассионарность кочевого менталитета. Победа чингисхановской экспансии в этом плане, безусловно, означала бы смерть для родившихся в Средиземноморье христианской и исламской цивилизаций. Отбить «натиск с Востока» не смогли сформировавшиеся в раннее средневековье арабские государственные образования, идея халифата потерпела полнейшее фиаско, но выручили «новые мусульмане» – тюркские племена, в массовом порядке переходившие к исламу.

В городской культуре «бунт» секулярного нашел наибольшее выражение. Он проявился в ересях, делавших акцент на социологических проблемах, смеховой культуре, интерпретировавшей идеологические установки и священные образы с позиций разума, поэзии вагантов, фактически выдвинувшей лозунг отказа от аскетизма. Ереси этого периода принципиально отличаются от раннесредневековых: если те спорили по частностям, обсуждали отдельные богословские проблемы, пытаясь осмыслить такой «скачок в абсурд» как христианство, то теперь начинают создаваться всеобъемлющие и универсалистские теории. Они, как и официальная церковь, тоже пытаются согласовать «религию» и «философию» уже в новых условиях и в этом плане выступают в качестве весьма серьезных противников католической церкви. Победа из них, например, альбигойцев, вполне могла привести к катастрофе общеевропейского масштаба, и церковь вынуждена объявлять крестовые походы против еретиков и формировать инквизиционные механизмы. Увеличение количества ересей приводило к смысловой какофонии, информационному хаосу, что обезоруживало Европу перед лицом растущей опасности со стороны Востока.

Ближневосточное христианство, ранее принимавшее на себя культурные и идеологические удары восточных религиозно-философских систем, под натиском тюркских мусульман становилось Атлантидой и медленно погружалось на дно мусульманского океана. В то же время происходит существенный рост роли и значения в истории континента северного («русского») варианта православия.

Рыцарская литература со своим культом Прекрасной Дамы являет собой один из первых образцов анализа внутреннего мира человека. В условиях «лоскутности» христианско-имперской Европы эти явления были своеобразными «мостиками», связывавшими уходящую и приходящую культуры. Во всем западном «мире» идет активное формирование атмосферы «свободомыслия», иначе говоря, отрицания культуры «вчерашней». Еще не оформился рецепт «возрождения», т. е. противопоставление этой культуре так называемой «древности» («античности»), но можно говорить о начале складывания нового мироощущения, новой психологии, которая впоследствии стараниями итальянских гуманистов начнет принимать новые идеологические формы (гуманизм как идеология «культуры Возрождения»).

В то же время уровень развития южных (средиземноморских) областей, бывших центральных областей рабовладельческой империи, также повысился. При этом процесс изживания рабовладения был простимулирован еще «варварскими» нашествиями, когда вторжения лангобардов в северные районы Италии и вестготов и их союзников (аланов, вандалов, свевов) в Испанию нанесли мощный удар именно по рабовладельческим производительным силам. Впоследствии Италия становится объектом экспансии чуть ли не всех европейских народов. Включение ее территории в процессы феодализации, шедшие на территории Каролингской империи, происходило в специфических условиях. С одной стороны, добивались остатки рабовладельческих отношений, во многом связанные с Византией, стремившейся к их искусственной консервации (из Южной и Средней Италии вывозились в основном продукты сельского хозяйства и ввозились предметы роскоши для европейских «варваров»), Италия, таким образом, была важнейшей торговой артерией и для Запада, и для Востока. С другой стороны, именно важнейшее положение Италии и Южной Галлии как центров пересечения торговых путей стимулировало сохранение и даже расширение городской традиции. Таким образом, капитализм в определенном смысле вырастает из ситуации «торговля минус рабовладение». Территория Италии никогда не была сугубо сельскохозяйственной, уже в древности находилась на дотации из Северной Африки, более того, на протяжении всего «докапиталистического» этапа развития Европы она была только политическим или идеологическим центром, но не экономическим и не местом сосредоточения этнического большинства, как, например, в Китае или России. Здесь социально-экономическая трансформация внешне выглядела как упадок сельского хозяйства и гибель «феодальной» (аграрной) цивилизации.

Происходящее в Европе воспринимается как кризис, иной раз даже как идущий «конец света». В итоге можно сказать, что концентрация внутренних и внешних «случайных» факторов достигает критической точки и создается ощущение гибели цивилизации. Можно даже говорить о ломке еще одной модели культуры. Раньше латинская cultura непротиворечиво соединяла еврейский и греческий инварианты. Греческий (urbi) был связан с торгово-ремесленной средой и акцент делал не на консервации культурного образца, а на динамике и эволюции культурных ценностей, на рыночных отношениях и необходимости перспективности социально-секулярного развития полиэтнического мира, еврейский (orbi) акцентировался на аграрном строе, возможность интенсификации общественного развития блокировалась непрерывными нашествиями извне, и это вынуждало этнос идти на усиление идеологической составляющей культуры и консервацию культуры на моноэтническом уровне. Теперь эти варианты вступили в противоречие друг с другом.

Выход из положения ищут различные силы – церковь, феодалы, формирующаяся королевская власть, еретики. Происходит фильтрация мусульманских «рецептов».

Выручить могло только обращение к базовой парадигме, прежде всего к ее «античной» части. Это обращение шло двумя путями. Первый, наиболее ранний – через так называемые «северные» Ренессансы (Каролингский, Оттоновский). Они носили служебный характер, т. е. инициировались верховной властью, и возрождали «христианскую античность» IV в. Шло обращение к эпохе формирования Священного Предания, т. е. того комплекса текстов, на базе которого, строго говоря, формировалось все феодальное общество, именно здесь рассматривались проблемы формирования социальной структуры и Церкви. Этот ренессанс был необходим бывшим «северным варварам», строившим свою модель феодального сообщества. Напомним, что классическая модель феодализма («аграрная») создана на материале одной из «варварских» территорий (Северной Галлии).

В этих условиях крайне важно было укрепить базовую идеологию всей цивилизации, тогда как секулярная сфера («античные»