– В одной этой вещице синего золота больше, чем во всех лавках златокузнецов Хроарскильде или Волына. Одна беда, сильно греть его нельзя, тем более плавить – все свойства теряются. Как здесь, все тихо? Или опять как во время обряда с белой собакой? – не удержался и съехидничал Фьори.

– По крайности, за меч я больше не хватался, – Хельги слегка покраснел. – Как Виктрид приехал, стало сильно легче.

– Собаку народ холмов дарит духам раз в году, во второй день первой луны, как олицетворение всего лучшего и чистого, что может дать им племя, – Виктрид был тоже очевидно задет упоминанием об обряде, в ходе которого белая собака обкармливалась мясом с грибами до беспамятства, душилась кожаным шнурком, и, посыпанная травой кшате, сжигалась на огромном погребальном костре под заунывное пение всего племени.

– Да это ничего, – кормчий умиротворительно развел руки. – Мой отец еще помнил время, когда таны резали овец на алтаре перед идолом Крома.

– Тоже верно. Потом, когда Челодрыг что-то не то сказал дочери шамана со змеей, к драке все-таки ближе было. А городище надо будет разведать, но это можно сделать и на обратном пути, – решил средний Хёрдакнутссон, передавая облеченный тайной и изжеванный ледником предмет обратно Грейпу, сидевшему в седле, как шкотовый (неудивительно, если учесть, что он и был шкотовым). – Нам нужно на север, добраться до деревни Виктрида, разжиться собаками, и идти с Саппивоком до рунного камня, что он видел. Виктрид, сколько еще ходу?

– Как мы идем, пол-луны. Можно вот как ускорить движение – я с Защитником Выдр и его учеником поеду вперед на собачках, возьму с собой еще пару упряжек с каюрами в моей деревне, и с ними встречу вас на полпути. Там выберем четверых или пятерых идти к камню. Ясное дело, Защитник, ты, ярл, чтобы Адальфлейд рассказать, что видел своими глазами, кого еще? Я бы взял Ушкуя и Живорада – они север знают, не пропадут. Пойдем быстро, налегке. От деревни друзей косаток, если они ее не передвинули, до камня, защитник говорил, туда-обратно один легкий переход.

– Кстати, где Ушкуй с Живорадом? – справился Хельги. – Я их что-то с утра не видел.

– За пару часов до рассвета взяли лыжи, копья, и пошли к горам – вон след. Собирались засветло вернуться, – сказал одноглазый знахарь.

Ксамехеле и Аса уже уселись у костра, жизнерадостно беседуя на дикой смеси танского с местными наречиями (нет, чтоб хоть было одно). Остальные всадники – таны, венеды, и охотники кланов медведя и волка – устраивались на привал или расседлывали коней, которые тут же принимались пастись, пощипывая кое-где торчавшую из-под снега траву. Предложи кто эту пожухлую траву Альсвартуру в качестве корма, и умей вороной жеребец говорить, он точно сказал бы: «Не смешите меня,» – и гнусно заржал. Это глупое рассуждение по крайней мере слегка отвлекло Хельги от мыслей про необходимый разговор по душам с сестрой (вот уж кто бы поменьше пищал про «ломалси»). Вновь обратившись к знахарю, он продолжил:

– Хорошо бы Ушкуй вернулся поскорее. Не в обиду, все-таки чудной вы народ, корабельщики. Я никак в толк не возьму, как мог такой великий мореход, как Йоарр, взять да перекинуться со всей ватагой в дне-двух от ближайшей деревни?

– Не знаю, какой ему конец пришел, не знаю, – Виктрид покачал головой.

Разногласие с белым медведем стоило ему и большей части уха со стороны лица, исполосованной когтями. «Он с тем зверем поспорил, что ли, на свой глаз, что тот ему ухо не оторвет?» – пронеслось незваное в голове Хельги.

– После первой зимовки, на нашем кнорре поднялся бунт, меня, Раудара, и еще нескольких связали и попытались идти на юг, но море в то лето полностью не открылось. Шли по заприпайной прогалине, потом по разводьям, без лота, и намертво сели на мель. Всего виках в пятидесяти, откуда начали. А от Йоарровой ватаги мы больше ничего не слышали, ничего. Скажу еще, что мы все были как не в себе, будто наяву бредили – может, еда испортилась, может, заговор. Защитнику Выдр, ему дух Бергтуна-плотника рассказал, что припасы наши кто-то еще в Энгульсее заговорил.

– А наверняка это дух Бергтуна? – с опаской спросил ярл.

– Наверняка. У Защитника и нож его. Потом, как Защитник в нашу деревню приехал, он мне его показал.

– Нож?

– Да нет, духа. Ну, сначала нож, потом духа. Почему Защитник ко мне за советом-то шел – ему нужно этого духа переправить обратно на Энгульсей, чтоб заговор, заговор снять. Уу, вон и Ушкуй с Живорадом.

Хельги повернулся к горам (скорее, холмам). Перед ними и впрямь можно было при наличии живого воображения угадать двоих на лыжах, отталкивавшихся копьями и тащивших за собой что-то большое.

– Погоди, как он тебе духа-то показал?

– Обыкновенно. Строится палатка из свежих шкур олених, шаманы день-два постятся, потом под ночь с бубнами и дудками входят в нее, вместе поют, камлают, и духи являются. При Защитнике Выдр два духа. Первый – это Бергтун, только его медведь, медведь подрал еще хуже, чем меня, а так и одежа Бергтунова, и голос. Второй дух у него с бздырью…

– Выдра?

– Что ж в выдре, выдре-то за бзжырь? Нет, это черный котенок, с желтыми ушами, и клыки, как два ножа.

– А его ты тоже видел?

– Да как сейчас тебя!

Хельги пришла в голову замечательная придумка на предмет проверки, насколько все разговоры о духах соответствуют чему-то хоть, может, и неощутимому, но доподлинному. Он спросил:

– А этого духа ты встретил до того, как Защитник рассказал, как он должен выглядеть?

– И да, и нет. Когда два сильных шамана камлают, вокруг палатки столько духов собирается, ее аж трясом, трясом трясет. Он мне в их толпе показал этого котенка.

Хельги разочарованно вздохнул – задумка не разрешила вопрос однозначно. Он решил собрать дополнительные сведения о мире духов, пока Ушкуй и Живорад не дотащили до лагеря… то, что они тащили:

– А твой дух какой, и как ты его встретил?

– Собака белая, большая, чье имя нельзя называть.

– Так тебе богиня покровительствует?

– Выходит, да. Пожалела она меня. Короче, зимовка после бунта, зимовка была тяжелая. Корабельный пес, Саур, умел находить тюленьи лунки во льду, и Раудар мог охотиться с ним на тюленей. С бунтовщиками пес охотиться наотрез отказывался, да и знахарь им был нужен, так что нас скоро освободили. Тюленей на всех не хватало, еду из запаянных оловянных мисок мы уже старались не есть, и голод пришел. Потом ледяное поле стало трещать, лед на дыбы поднимался, поднимался, и одной ночью корабль раздавил. Раудар придумал из обломков сани сделать, в них покласть, что мы успели на лед снести, и идти на юг. Так бунт и кончился, только на юг путь слишком долгий оказался. Мы на запад приняли с перебором, мимо земли прошли, в залив. Многие еще меня не слушали, спали в шерстяном белье, не раздеваясь, а на холоде твой первый враг…

– Сырость, – ответ был очевиден для Хельги.

– Кашлять, кашлять начали, – с видимой болью на исполосованном шрамами от медвежьих когтей лице продолжил одноглазый знахарь. – Отставать от саней, и падать. Один за другим, один за другим…