Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снеккар в куски разлетелся,
Змей задрожал, как живой —
Пала высокая мачта,
Лопнул котел паровой.
В буре огня и железа
Стихли слова колдунов —
В черный корабль Йормунрека
Врезался Змей Бурунов.
– Разница есть, может помощь из Этлавагра подоспеть, – напомнил Кнур.
– Тоже верно, но неспроста было сказано: «Кто ждет нежданной радости, дождется нежданной гадости,» – Горм улыбнулся воспоминанию. – Стой, это что?
Со стороны псарни раздались возня и лай. Боевые псы конунга не станут просто так брехать на ночь глядя. Горм вынул из подставки у двери факел и ткнул концом в угли:
– Глянем, что приволок Нидхогг с Настронда?[102]
Его товарищей не надо было долго упрашивать. Дверь распахнулась, и все трое с топотом подкованных железом сапог устремились из кузницы.
– Кром!
– Альдейгья, бей!
– Тигр и Килей!
С боевыми кличами, ярл, кузнец, и гонец вбежали на псарню, мечи наголо, факелы в руках, ожидая встретить там если не Йормунрековых воинов, одного за другим вылезающих из всеми забытого потайного лаза, то по крайней мере черного дроттара с баклагой яда. Потайного лаза в полу не оказалось, но черепица в части крыши, смежной с внутренней стеной замка, была разобрана. Дырка в крыше выглядела подозрительно маленькой. Горм мгновенно представил трехсаженного змеевидного дроттара, просовывающего в нее длинную приплюснутую морду, расписанную погибельными светящимися знаками нечистого превращения, проверил руны на собственном мече – ничего, – и шагнул вперед.
Явь в очередной раз разочаровала. Окруженные кольцом скорее удивленных, чем недовольных, собак, на соломе стояли три маленьких тощеньких мальчонки. Один из них сжимал в кулачке кухонный нож. Волкодав зарычал, мальчонка замахнулся… Хан, похоже, решил, что в круге земном сделано уже достаточно глупостей, взял своего собрата за шкирку и мощным движением уложил набок. Тот поджал хвост и остался лежать, подставляя большему псу горло, в согласии, что глупостей хватит. Удовлетворенный оказанным ему почтением, Хан громозвучно гавкнул прямо в лицо второму несостоявшемуся зачинателю драки. Мальчишка зажмурился и прикрыл уши руками, выпустив нож. Один из его товарищей издал скулящий звук, явно предвещавший начало рева.
– С какой помойки эти крысята приползли? – Торфи толкнул меч в ножны, презрительно оглядывая детей.
– Днем не могли с собачками поиграть? – Горм погладил Хана по загривку, наклонился, подобрав нож, и увидел еще что-то, лежавшее на соломе. – И что ночью за игры с собаками, мешком и веревкой?
– Сейчас мы их хорошенько выпорем, и они все расскажут, – предложил гонец, вставляя факел в подставку, и потянулся к пряжке ремня.
Последовал рев, сперва на один голос, но быстро превратившийся в трехголосие, возможно, полное тонкостей, переливов, всхлипываний и булькания соплей, отрадных для настоящего ценителя, каковым Горм наотрез не был.
– Удружил, – прошипел ярл в направлении гонца, тоже пряча меч.
– Веревка, нож, мешок, псарня, – перечислил Кнур, пытаясь перекрыть рыдания. – Кто ночью незваный идет на псарню с веревкой, и зачем?
– Украсть собаку! – ужаснулся ярл.
– А нож зачем? – продолжал кузнец.
– Украсть собаку, зарезать, и сожрать! – заключил Торфи. – Какая у нас вира за собаку? Твой Ингимунд с Лолланда, ярл, точно б знал. Скиллингов двадцать?
– Это, поди, за охотничью собаку карла, – прикинул кузнец. – Породистая собака ярла раза в два дороже, а боевой пес… скиллингов шестьдесят, не меньше, или один этлавагрский золотой. А ну, во двор!
– Зачем? – удивился Горм.
– Выйдем, увидишь.
Дворик за псарней был посыпан соломой и служил для устройства собаками своих дел. В него вели дверь, закрывавшаяся изнутри на засов, и собачий лаз, вообще не закрывавшийся. Подобрав факелы, троица побольше вытолкала троицу поменьше на солому. Несколько псов пошли за ними, вернее всего, в поисках развлечения. Указав на особенно смачную кучу недавно устроенных дел, Кнур сообщил ревущим:
– Каки видели? Выбор ваш – или закрыли хавальники и прекратили скулеж, или в каждое разинутое хайло по окалине.
– Он не шутит, – поддержал кузнеца Торфи.
Горм поморщился, но жестокая угроза подействовала – собачьи воры перестали реветь в голос. Под сдавленное всхлипывание, ярл спросил:
– То, что сказал Торфи, правда? Вы хотели украсть и зарезать собаку?
Самый маленький из мальчишек, с печально оттопыренными ушами, кивнул.
– Кром! Как вы могли?
Лопоухий открыл рот, снова закрыл, довольно очевидно собираясь вновь зареветь, посмотрел на кучу устрашения, пересмотрел свое намерение, и прерывисто из-за всхлипов выдал:
– Мама с рынка шла, двое наскочили и отобрали лепешки и оливковое масло. Еды нет, скиллингов нет, огня нет. У Агена сестренки есть хотят, плачут, никому спать не дают. Хани сирота, вообще два дня не ел. А собак конунга, небось, каждый день кормят…
– Тебя как зовут, горе-разбойник? – Кнур присел на корточки.
– Хлифхунд.
– Хан, а ну иди сюда! Садись! Дай лапу! Шрам на морде видите, свинята? Это он получил при Гафлудиборге. Тридцать моих дружинников сгинуло, и я бы там остался чаек кормить, если б не песик, – Горм был не на шутку рассержен. – Жрать хотите? Почему тогда нас с Кнуром заодно тоже не убить и не сожрать? Потому что собака тварь доверчивая и зла не заподозрит? Что ж нам с вами, гаденышами, делать?
– Выпороть, – вновь предложил Торфи. – Чтоб неделю сидеть не могли.
Затихшие было всхлипы опять, явно не к добру, участились.
– Заладил, – Кнур, по-прежнему сидя на корточках, взял лопоухого за руку. – Это не дети, а скелети. – Накормить, и чтоб духу их здесь не было!
Горм покачал головой:
– Эти трое, какие бы беды ни причина, они крепко паскудное дело затевали. От собачатины уже и до длинной свинины из слисторпских погребов рукой подать. Так просто их отпустить нельзя… Дожили. Бедные капельки шастают, как тролли, по ночам за запретными мясами, в пиве крысы наперегонки плавали, пока не описались, у самого конунга Килея псы с шерстью нечесаной, на псарне подстилка дня три не меняна, весь двор в дерьме… Вот что. Вы трое, Хлифхунд, Аген, и Хани! Хотите, чтоб тинг вас судил за попытку воровства собак, или сдаетесь мне на милость? Милость будет суровая!
– Я сдаюсь, дяденька ярл, – сказал лопоухий. – Твою собаку мы бы не стали красть!
– И я сдаюсь, только не надо меня объявлять вне закона и изгонять! – взмолился Аген. – Мне надо за сестрами ходить, они совсем маленькие еще!