Но здоровье «Вселенского архиерея» и в самом деле было очень слабым. Прошло всего 4 года, и Иоанн решил оставить патриаршество, чтобы уединиться в обители и найти успокоение от болезней, донимавших его. Вместо Гликоса Константинопольским патриархом стал иеромонах Манганского монастыря Герасим (1320—1321). В народе злословили, что Герасим представляет идеальный образец патриарха в глазах царя – старый, необразованный и совершенно апатичный к событиям жизни, он был послушным орудием в руках императора, беспрекословно подчиняясь всем его указаниям[587].

Но Герасим вскоре скончался, и тогда, желая замириться с зилотами, император возвел на патриаршую кафедру монаха с Афона, которого ему ктото рекомендовал. Увы, выбор и на этот раз едва ли можно назвать удачным. Исаия (1323—1333), так звали нового архиерея, не обладал никаким образованием, да и нравственные качества его не являлись безусловными добродетелями в глазах клириков, открыто обвинявших Исаию во многих дурных поступках. Царю вскоре придется разочароваться и в своем избраннике, поскольку, совершенно не заботясь о состоянии митрополий и епархий, патриарх уже в 1324 г. провел через синод постановление об обложении их денежным взносом на нужды Константинопольской церкви. Жесткий и непримиримый, он был беспощаден к врагам и донельзя злопамятен[588].

Помимо этого, Исаия не раз пытался активно вмешиваться в управление Византийским государством, чему пытался противодействовать Андроник II Палеолог. В конце концов в противостоянии «патриарх – царь» на этот раз победит столичный архиерей.

Для более содержательного уяснения событий тех далеких лет необходимо учитывать характер отношений между царской властью и Константинопольским патриархом, а также полномочия столичного архиерея в условиях существования «Новой Византии». Заметим, что, как и раньше, краеугольным камнем церковногосударственных отношений являлась идея Ойкумены, универсальной христианской цивилизации, Священной Римской империи. Но реальные полномочия императора и Константинопольского патриарха существенно изменились.

Резко уменьшившаяся территория Византии, невыносимая по тяжести борьба с Западом и турками привели к естественному уменьшению влияния василевса. Например, все христиане Палестины, Сирии и Египта выпали изпод его юрисдикции, но оставались паствой Константинопольского патриарха. Получалось, что в этих условиях «Вселенский патриарх» нес бульшую ответственность, чем в прежние века, за сохранение принципов и идеалов Римской государственности. А это в свою очередь предполагало все более активное участие «Вселенского архипастыря» в делах политики и государственного управления. Вопросы войны и мира, условия мирных соглашений с турками и мамелюками – все это теперь живо интересовало патриарха, в ведение которого отошли благосостояние и сама жизнь христиан Востока. Более того, в Восточной Европе, где христианское население не желало признавать примат Римского папы, но отвергало и власть Византийского императора, Константинопольские патриархи вели самостоятельную политику, все более независимую от царского двора и правительства.

На фоне «схизматичного» Рима и оккупированных восточных патриархатов Константинопольский архиерей оставался предстоятелем единственной в христианской цивилизации Церкви, где сохранились истинное вероучение, традиции и обычаи. И это многократно усилило его позиции и авторитет в глазах всех христиан, включая, разумеется, и Римского императора. С глубоким пониманием своего высочайшего, беспрецедентного положения в Церкви и государстве, Константинопольские патриархи требовали соответствующего уважения к себе.

Патриарх Антоний (1389—1390) писал Московскому князю Василию: «Я – защитник божественных законов и канонов, это мой долг перед всеми христианами. Я – кафолический учитель всех христиан. Патриарх занимает место Христа и восседает на Его владычнем престоле: ты презрел не человека, но Самого Христа, так же как почитающий патриарха Самого Христа почитает».

В «Алфавитной синтагме» канониста Матфея Властаря (XIV век) содержатся слова: «Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, делами и словами, в себе самом живописующий истину… Престол Константинополя, украшенный царскою властию, провозглашен первыми соборными определениями; им последуя, божественные законы повелевают возникающие в других престолах сомнения представлять на его расследование и суд. Забота и попечение о всех митрополиях и епископиях, монастырях и церквах, а также и суд и предание суду и освобождение от суда принадлежит местному патриарху; а Константинопольскому предстоятелю позволительно не только посылать ставропигии в епархиях и других престолов, но и наблюдать и исправлять бывающие и в других престолах сомнения и полагать конец судам; равным образом, сам он и один только поставлен посредником и судьею покаяния и обращения от грехов и ересей»[589].

Патриарх Иоанн Гликос утверждал права и привилегии одного монастыря в далекой Месопотамии (территория Антиохийского патриархата), нисколько не смущаясь нарушением права территориальной юрисдикции, и указывал: «Все дела Церквей или, что то же самое, христиан по необходимости постоянно простираются и обращаются к сей первой и величайшей Божьей Церкви».

А патриарх Исаия следующим образом обращался к Армянскому католикосу: «От нас священные благочестия догматы распространяются по всей Вселенной, от нас учения божественных Отцов и святых Соборов, богодухновенные законы от нас, словно из некоего источника, истекли в полноту церковную»[590].

И в части административных полномочий Константинопольские патриархи фактически выпали изпод общего канонического регулирования, закрепляя за собой особые полномочия. Так, еще во времена императора св. Юстиниана Великого составилось правило (XVI новелла), согласно которому переход монаха из одного монастыря в другой, равно как и клирика из одного прихода в иной признавался недопустимым. Исключение первоначально было сделано лишь для Константинопольского патриарха и Карфагенского примаса (66е правило Карфагенского собора), которым дозволялось принимать клириков из других Церквей даже против воли их епископов и причислять к своим диозецам. Однако в скором времени в силу естественных причин это правило стало применяться единственно для Константинопольского патриарха, который мог даже хиротонисать чужих клириков в архиереи[591].