class="empty-line"/>

С е с т р а  О р ш о й я  входит.

Слава Христу!

С е с т р а  О р ш о й я (Марии Пек). Что вам угодно?

М а р и я  П е к. Преподобная сестра, отчего вы никогда не взглянете на моего крестника?

Х а б е т л е р  останавливается в дверях, в руках у него узелок.

С е с т р а  О р ш о й я (холодно). Оттого, что его мать, если уж вышла замуж за человека реформатской веры, могла бы по крайней мере частью искупить свой грех, пригласив католичку в крестные матери.

М а р и я  П е к (приходит в ярость). Да чтоб их… в господа бога и всех угодников!.. Сестра, а у той католички не попадет душа в ад оттого, что человек реформатской веры зарабатывает ей на хлеб?

С е с т р а  О р ш о й я  быстро уходит.

Х а б е т л е р (отходит от двери, давая дорогу монахине; он с трудом подбирает слова). Даже с монахинями сцепилась? Со всеми? Никому от тебя нет покоя!

А н н а. Пойду за детьми. (Уходит.)

Х а б е т л е р (хватается за голову). Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Какой позор! Того гляди, еще в полицию вызовут!

М а р и я  П е к. Чего ты скулишь? Меня ведь вызовут, не тебя!

Х а б е т л е р. А если тебя посадят? Или оштрафуют как следует?

М а р и я  П е к. Черта с два оштрафуют! Что я ей, оплеуху влепила? Или пинка дала? Мели больше!

Х а б е т л е р. Имей в виду, что господин инспектор полиции строжайшим образом предупредит тебя, чтобы впредь не сквернословила перед монахинями. Так непристойно вести себя! Да завтра же над тобой будет потешаться весь поселок!

М а р и я  П е к. Ну и ладно! Хватит брехать!

Х а б е т л е р. Вот что, жена! Добром прошу тебя, попридержи язык, а то, неровен час, кончится мое терпение, а тогда уж точно беды не миновать!

М а р и я  П е к  громко, истерически смеется, выходит, унося утюг.

(Моет руки.) Сняли пресвитера, господина Таубингера.

Г о л о с  М а р и и  П е к (из кухни). Да, не повезло ему, бедняге. И кто ж теперь твой начальник?

Х а б е т л е р. Полковой пресвитер Балаж Дани.

М а р и я  П е к (входит, вносит сковороду с тушеной картошкой, ставит на стол). Ты уже разговаривал с ним?

Х а б е т л е р (кивает головой). Сегодня утром. Заходит он в канцелярию, а я сплю. (Начинает есть.) Трясет меня за плечо. «Как ты смеешь спать на службе?» — спрашивает.

М а р и я  П е к. Ох, Иисусе!

Х а б е т л е р. Изволите знать, господин полковой пресвитер, говорю я ему, с часу ночи я обычно подрабатываю грузчиком на оптовом рынке у торговца Йожефа Хуньорго, потому как семья моя нуждается.

М а р и я  П е к (нервозно). А он?

Х а б е т л е р. Подумал, потом изрек: благородный поступок. Да, сказал он, добрая у вас душа. И дал пенгё. Вот, купи себе вина, а детям леденцов. (Подвигает Марии Пек остаток картошки.)

М а р и я  П е к (ест; оживленно). Пойдешь сегодня в «Ресторанчик Христа»{94}?

Х а б е т л е р (встает из-за стола). Пойду, мать. Теперь каждый день спевки, ведь мы готовимся к празднику песни в Шопроне{95}. По мнению господина кантора, мы не должны осрамиться, а если вторые голоса подтянутся, можно даже надеяться на успех.

М а р и я  П е к. Что вы поете?

Х а б е т л е р (перед зеркалом приглаживает усы, поет).

«Высоко летит журавлик, жалобно кричит.

Разлюбила меня милая, даже не глядит»{96}.

Здорово?

М а р и я  П е к. Здорово! Присматривай за Банди Кювечешем, чтоб не пил.

Г о л о с  К а л а у з а (с улицы). Янош, ты готов?

Х а б е т л е р. Иду! (Целует Марию Пек, напевая, уходит.)

Мария Пек, напевая только что услышанную песню, принимается стелить постель; в дверях появляется  ц ы г а н к а.

Ц ы г а н к а. Целую ваши прелестные ручки, моя красавица!

М а р и я  П е к. Ну, только тебя не хватало! Может, денег принесла?

Ц ы г а н к а. Я удачу принесла, драгоценная, большое счастье!

М а р и я  П е к. А взамен загребешь деньги, если получишь! Но у меня не разживешься!

Ц ы г а н к а (показывает на кружевное покрывало). Дай мне вот это!

М а р и я  П е к (смеется). Хитра больно!

Ц ы г а н к а (озирается, тихо). Недаром прошу, бесценная. Расскажу тебе за это всю правду, как на духу. Покажи ладонь, коли не боишься.

Мария Пек протягивает руку.

Недалеко от тебя живет одна черная женщина. Дурной глаз положила она на мужа твоего, отбить хочет…

М а р и я  П е к. Убирайся отсюда…

Ц ы г а н к а, оробев, торопливо уходит.

Боже правый, один ты все видишь! (Дрожащими, некрасивыми руками поправляет русые косы, уложенные венцом. Смеркается, она зажигает керосиновую лампу. Затем подходит к стене, стучит кулаком.) Анна! Аннуш! Ты дома?

Тишина.

К ю в е ч е ш (пьяный, вваливается в комнату, орет). Эй, где ты, паскуда! Крыса церковная!

М а р и я  П е к. Ах ты, проклятущий! Так ведь окочуриться можно! Катись отсюда, не то, видит бог, оболью из ведра! Ступай домой и проспись!

К ю в е ч е ш (задумывается). Ну, иду-иду.

Мария Пек присаживается на край постели, уставясь перед собой.

К ю в е ч е ш (в дверях наносит удары воображаемому противнику). Ну, теперь — баста! Эй, где ты, кобель в мундире? Ну-ка выйди сюда, покажись!

М а р и я  П е к. Все не уймешься?

К ю в е ч е ш. Где твой святоша? Златоуст треклятый!

М а р и я  П е к. Не дери глотку! На что это похоже? Выпил кружку и несет невесть что. Всполошишь всех соседей. К утру протрезвеешь, опять прощения станешь просить. А ну, убирайся отсюда к чертовой матери!

К ю в е ч е ш (растерянно опускает руки). Кума! Вчера они прогуливались на Орлиной горе.

М а р и я  П е к (тихо). Никто того не видел.

Они смотрят друг на друга.

К ю в е ч е ш (очень серьезно). Прошу прощения. (Уходит.)

Мария Пек заводит будильник, смотрит в окно: со спевки возвращаются мужчины, в руках у них свечи, тихо, на два голоса поют.

Х а б е т л е р (появляется в дверях, в руке у него горящая свеча, тихо, с чувством, поет).

«О, что это звучит в ночи,

Что прогоняет сон?

Птичка в листве о любви поет,

Все о любви поет, все о любви…»{97}.

Слышно, как за стеной Кювечеш бьет жену.

(Поет все громче, пытаясь заглушить ссорящихся, чтобы не услышала Мария Пек. За стеной наступает тишина, тогда он тоже перестает петь. Задувает свечу, которую все еще держит в руках.) Отныне придется беречь каждый филлер. Оптовый рынок перенесли, и я не могу ходить в такую даль подрабатывать. (Надевает наусники.)

М а р и я  П е к. Может, я до сих пор попусту тратила деньги? На любовников транжирила? (Сидит на краю постели, крутит в руках стакан.)

Х а б е т л е р. Утром я рассказал о нашем тяжелом положении, — что сносят бараки и нам придется съезжать отсюда. Мне разрешили прислуживать за столиками в офицерской столовой и брать из еды остатки домой, семье.

М а р и я  П е к (истерически смеется). Отец создатель! Вот когда набьем себе брюхо! Глядишь, и тортов полопаем! (Бросает стакан об пол.)

Х а б е т л е р. Не швыряй, другая бы рада была такой удаче. Я сроду не делал ничего