незаконного, но уж о семье своей забочусь из последних сил.

М а р и я  П е к (взрывается). И ты еще смеешь о семье заикаться? Блудливый ты кот! Думаешь, я слепая? Не вижу, что вы вытворяете с Аннушкой? Как друг другу улыбочки строите? Пялите друг на друга бесстыжие свои бельма? Шваль подзаборная!

Х а б е т л е р (бледнеет). Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты что, рехнулась? Заклинаю тебя, не кричи, не оскорбляй меня. Я человек тихий, смирный, не выношу склок да скандалов, сам мухи не обижу, но уж если выведут меня из терпения, быть беде.

М а р и я  П е к. «Быть беде»! Какой беде? Мастер ты зубы заговаривать, негодяй отпетый! Поганый твой язык!

Х а б е т л е р. Замолчи, Христа ради! Уж лучше я уйду, уйду куда глаза глядят! (Направляется к двери.)

М а р и я  П е к (смеется). Уйдешь? (Преграждает ему дорогу.) И шлюху свою чернявую с собой заберешь?

Х а б е т л е р. Заткнись, говорят, мать твою! Заткнешься ты или нет? (Валит женщину на пол, бьет, пинает ее ногами.)

М а р и я  П е к (визжит). Слышишь, слышишь, как надо мной муженек измывается? И все из-за тебя, сука черная! (С трудом поднимается, бросается к стене, стучит рукой.) Пусть покарает тебя господь, что мужа моего приманиваешь!

Хабетлер оттаскивает ее.

А н н а (появляется в дверях, отчаянно рыдая). И как только небо терпит! Чтобы я с твоим мужем!.. Заколюсь на глазах! (Дергает ящик стола, ищет нож, но под руку попадается только деревянная ложка, размахивает ею.) Какой позор! Святая Мария! И как только небо не рушится! (Убегает.)

Х а б е т л е р  застегивает мундир, надевает черный с золотыми бляхами кивер и уходит. Мария Пек садится, беззвучно плачет.

Входят  К ю в е ч е ш  с  К а л а у з о м, оба пьяные.

К ю в е ч е ш. Добрый вечер, кума. А муж где?

М а р и я  П е к. Ушел.

К а л а у з. А когда придет?

М а р и я  П е к. Не сказал.

К а л а у з (Кювечешу). Сыграем в карты?

К ю в е ч е ш. Вдвоем какая игра. Да и в азарт мне нельзя входить, я всего лишь жалкий сапожник.

К а л а у з (садится к столу, достает карты). Подождем. (Марии Пек.) Зажги лампу, вам-то нечего беречь керосин.

М а р и я  П е к. Поджарить хлеб с чесноком?

К ю в е ч е ш. Поджарь.

К а л а у з. Послушай, Кювечеш, осталось там еще во фляжке?

К ю в е ч е ш (достает флягу, разглядывает ее). Кума, стопки!

М а р и я  П е к. Не ори! Тут тебе не кабак! (Приносит стопки.)

К ю в е ч е ш (наливает). Мне плевать, что снесут поселок, по мне, пусть хоть все дома запалят и сожгут. Но ведь под открытым небом не проживешь. А у меня два сына, жена, куда с ними денешься?

М а р и я  П е к (берет стопки, борется со слезами). Нам тоже не легче. Неизвестно, что с нами будет… Какая участь ждет нас.

К ю в е ч е ш (кричит). Да, но кто знает, что делать?

Молчание.

Скажите же что-нибудь.

Молчание. Кювечеш озирается по сторонам, Калауз и Мария Пек сидят не шелохнувшись. Кювечеш падает на стол, громко рыдает. Темно, завывает ветер.

П и с а т е л ь. Шли годы. После Гизике и Яни у Хабетлеров родились еще две дочери, Эстер и Хайналка. Гизике плакала и кричала: почему мы без конца рождаемся! Хабетлер насилу вырвал ее из рук у Марии Пек. Яни после школы бежал на улицу или на пустыре слушал байки Сёрма.

Картина одиннадцатая

Пустырь, свинцово-серое зимнее небо, дует сильный ветер. С ё р м  со шкиперской бородой, в белой морской фуражке. Оборванный, у пояса видавший виды солдатский котелок. Ноги обмотаны мешковиной. Переминаясь с ноги на ногу, он что-то рассказывает  Я н и. На другой стороне, возле кухни для бедняков, собираются обычные  п о с е т и т е л и. Проходит  п о л и ц е й с к и й.

Я н и. Скажи, дядя Сёрм, военный корабль тоже может перевернуться?

С ё р м. И с людьми и с орудиями! Молись тогда богу, пока цел, но все понапрасну. Загробной жизни нет. Рыба сожрет человека, и вся недолга. Но люди боятся, вот и отбивают поклоны. Не бери с них пример, Яни, и не молись, никчемная глупость. (Смеется.) И святцы тоже порядочный вздор.

Я н и (смеется). Почему это вздор?

С ё р м. Потому как от этих именин никакого проку. Куда лучше мой календарь. (Показывает кусочек картона.) Вот смотри! Понедельник: лапша с повидлом. Вторник: горох. Среда: постное, манная каша. Четверг: горох. Пятница: постное, манная каша. Суббота: гуляш из конины. Воскресенье: Яни Хабетлер, отменные харчи!

Я н и (смеется). Значит, завтра отменные харчи! Только, дядя Сёрм, не жди здесь, на пустыре, я принесу тебе в хибару. Холодно. Мать сказала, ночью снег выпадет.

С ё р м. Нет, лучше уж я подожду тебя здесь. У меня ты вечно корчишь такие рожи, что тошно глядеть.

Я н и. Да там воняет, как в норе у хорька.

С ё р м. Это верно, ведь у меня чистоту наводить некому.

Я н и. Мы с Гизике прибирали у тебя, даже два раза. А через час ты опять все расшвыриваешь.

С ё р м. Конечно расшвыриваю! Потому что я старый! К ста годам и ты неряхой заделаешься. Что, думаешь нет? И я был не абы кем! Моряком! (Подходит к кухне, но не хочет вставать в очередь.)

М у ж ч и н а. В очередь, папаша!

С ё р м. Нечего делать мне замечания! Чтоб я больше не слышал ни единого слова! Мало того, я требую двойную порцию! Зарубите это себе на носу. Все, вся Мадьярия!

Г и з и к е. Опять ругается?

Я н и. Он же очень старый.

Г и з и к е. А сколько ему?

Я н и. Не знаю, Гизике. Он говорит, сто лет.

Г и з и к е. Сто лет!

С ё р м (над которым издеваются, в ярости топает ногами). Чего прицепились, оборванцы! Я спас на «Новаре»{98} жизнь его высокопревосходительства Миклоша Хорти! В шторм, под огнем, в большом сражении!

М у ж ч и н а (хохочет). Сразу видно по тебе!

С ё р м. Видно? А почему? Потому что неблагодарный человек регент! Вероломный негодяй! Крыса!

Толпа умолкает.

Да не охраняй я его в том сражении, не разъезжал бы он теперь в экипаже, не набивал бы брюхо в роскошном дворце! Чтоб его черви источили!

Подходит  п о л и ц е й с к и й, сгребает старика за шиворот, выводит из толпы. Ветер усиливается.

(Идет с полицейским, тихо, с задумчивым видом говорит, пока не скрывается за сценой.) Сколько всего доводится испытать человеку! Я видел такой шторм, что трусы дрожали от страха, вода захлестывала даже рубку на капитанском мостике. А ветер… пропитанный солью ветер, когда дует с моря… Как-то я рассказывал об этом одной девчонке, а она не поверила. До чего же глупая была девчонка… (Уходит.)

Яни хочет пойти за ним, но полицейский преграждает ему дорогу.

Г и з и к е (плача, тихо). Наверное, засадят старика в Рингер{99}, хоть мерзнуть больше не будет.

Я н и (клокочет от ярости). Скоты! Как они смеют его сажать! Грязные скоты, сволочи!

Начинают раздавать еду, очередь приходит в движение. Сцена темнеет.

П и с а т е л ь.