Киллиан. – То есть это из-за частой мастурбации.

Винсент смеется, он тоже.

– Ага… я поняла. Можно было не объяснять, но спасибо.

– Ты действительно хочешь, чтобы я поверил, будто и у тебя не было секса… целый год? – спрашивает он. – Винсент, с которой я знаком… жила бы уже в страданиях.

– Киллиан, мне нечего тебе рассказать, хотя моя подруга Агат все-таки подарила мне на день рождения вибратор.

Она думает о том, что он остался у нее в ящике там, в квартире. Представляет себе, что Лу находит его. Думает о том, когда Лу внутри, о его губах, о них двоих – ласкающихся, и целующихся, и дышащих, и спящих и… и…

Киллиан, мне нечего тебе рассказать. По крайней мере, пока нечего.

– Вибратор? Интересно, – говорит он.

– Представляешь?

– Вообще-то, я бы хотел узнать об этом подробнее, – наклоняясь к ней и целуя ее в губы, говорит Киллиан.

– Можешь спать в кровати, но секса у нас не будет. Сегодня не будет. Над этим придется еще поработать. Только поцелуи. Договорились? Можешь идти и мастурбировать в ванной, пока я сплю, или что там еще, – смеясь, говорит она.

– Непременно. Договорились, – беря в ладони ее лицо, соглашается он.

В Париже девять утра, и Винсент садится на стойку в ванной и пишет сообщения Лу – ведь поцелуи с Киллианом не означают, что она не скучает по Лу. И что она не любит Лу. А что они означают, она не знает.

Здесь ночь.

Я зациклена на разнице

во времени, только так мне

удается за этим уследить.

В Нью-Йорке все

нормально. Правда-правда!

Но далеко не так,

как в Париже. Xo

Она пишет дальше, рассказывая, что свадьба прошла хорошо, и посылает фото, которое сделала Моне: она, Олив и Колм у церкви. Потом просто сидит и рассматривает две фотографии на мобильнике: на одной Лу среди бликов свечи на Лазурном берегу, а на другой – они вдвоем в поезде, по дороге из Овер-сюр-Уаза в Париж. На ней Винсент смотрит в камеру, а Лу смотрит на Винсент.

Ах да, красавица!

Париж без тебя не тот.

Я отправляюсь на завтрак

с Лизетт и Эмилиано. Они

теперь вместе.

Я все тебе расскажу.

Может, если будет время,

позвонишь мне на неделе?

Умираю, хочу услышать

твой голос, Сент-Винсент. X

А позднее она посылает ему фото своей груди в полумраке ванной, отрезав лицо.

ВИН. СЕНТ.

Этого я никогда не удалю.

МНЕ. КОНЕЦ.

МИР. ПРАХУ. МОЕМУ

Ты идеальна.

А ты точно все еще

настоящая?

Je promets[159].

Утром в воскресенье в ресторане отеля большой завтрак – прощание с Колмом и Николь, улетающими на самолете. Зал забит родными Винсент, родными Николь, друзьями Колма и Николь. Винсент садится за стол с Рамоной и Питером, так как среди всей этой суеты у нее почти не было времени поговорить с лучшей подругой, а, исходя из того, сколько всего она ей не рассказывает, ей кажется, что виделись они в последний раз не на Рождество, а несколько лет назад.

Киллиан за большим столом вместе с ними. Он уже принялся за вторую чашку кофе, они с Питером обсуждают серию игр «Subway series» между Янкис и Метс. Рамона спрашивает, все ли с Винсент в порядке.

– Да, конечно. То есть… понятия не имею, кто я и где я, но все нормально, – улыбаясь, говорит Винсент и доедает свой тост. Рамона смотрит на нее многозначительно.

– Когда придет время, ты все выложишь? Потому что я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы понять: у тебя не все в порядке. Давай, Винни. Тебе думать, что я не поняла, было бы для меня оскорбительно. Даже задело бы мои чувства, – мягко говорит Рамона. Она сидит спиной к мужу – он и Киллиан, когда собираются вместе, очень шумят, так что, если бы Винсент с Рамоной обернулись инопланетянами и стартовали от Земли, их мужьям, наверное, понадобилось бы хотя бы несколько минут, чтобы это заметить.

– Прости. И да, да. Конечно, я все тебе расскажу! Ты же знаешь. А пока просто знай, что вчера мы спали в одной постели. Так что прогресс… или вроде того? – добавляет Винсент. Она точно не знает, зачем все это говорит, но вникать в это сейчас было бы слишком. Пока это неважно! С остальным она разберется в Париже. Гладкий камешек ее тайн приносит успокоение, даже среди хаоса.

– И? – спрашивает Рамона.

Винсент слышит смех Моне у себя за спиной и оборачивается: Тео и Моне хохочут вместе с папой. За соседним с ними столиком Олив разговаривает с Николь. Колм сидит там же, уткнулся в мобильник.

– Я почувствовала: что-то сдвинулось, – говорит она.

– Что ты имеешь в виду? – Большие карие глаза Рамоны становятся еще больше.

– Точно не знаю, – говорит Винсент.

– Ты счастлива?

– А ты?

– Я да. И хочу, чтобы ты тоже была счастлива, – говорит Рамона с грустным лицом.

Среди подруг Винсент Рамона самая добрая. Она из тех женщин, которые возят с собой в машине всякие снеки и подарочные карты, чтобы раздавать стоящим на перекрестках бездомным. Из тех женщин, которые ухаживают за общинными садами старичков и выдирают сорняки, когда те сами не могут. Она переживает, когда окружающие ее люди несчастливы. Она переживает, когда ее цыплята несчастливы. Бывало, что во время их разговоров Рамона принималась рассказывать, как подумала, будто один цыпленок или лама впали в депрессию, или будто кроликам не хватало внимания, и она перенесла их из сарая в дом.

Рамона рыдала вместе с Винсент, когда открылась тайна Киллиана. Плакала о том, как расстроилась Винсент и как все это вынуждает лучшую подругу уехать, и плакала, потому что дала трещину их четверка. Рамона болела за то, чтобы Винсент и Киллиан продержались и остались вместе. Питер тоже. Винсент бросает взгляд на Питера, и он, видимо, чувствует это, потому что оборачивается и встречается с ней взглядом. Его глаза загораются, он улыбается ей.

– Как хорошо смотреть на тебя, Винсент Уайльд. Сколько раз за этот уикенд я это сказал? – говорит Питер с типичным акцентом штата Теннесси. Питер – еще один мужчина в жизни Винсент, к которому она чувствует привязанность, как к брату. Они с Рамоной очень давно вместе, и он всегда был замечательный. К тому же рыжей масти. К рыжим