длину, однако это все равно что подтягиваться вверх против ураганного напора воздуха, и мне не хватает сил.

Наклонившаяся ЛИНА снова смещается в сторону зияющего проема. Нижняя часть ее корпуса хоть и немного приподнята, но все равно скрежещет по палубе.

Я зажмуриваюсь.

Внезапно натяжение троса в моих руках ослабевает, но лишь на какое-то мгновение. Я открываю глаза и успеваю только заметить, что лебедка бешено раскручивается. Перед глазами все размазывается, и меня кувырком выносит прямо в проем.

По-видимому, что-то не выдержало нагрузки и сломалось. Что-то в запорном механизме лебедки, предназначенном для предотвращения отдаления астронавта от корабля.

Снаружи неистовая схватка между вырывающимся воздухом и пустотой стихает. Я лечу дальше лишь по инерции. От столь знакомой тишины, невесомости и черного фона с булавочными проколами звезд меня охватывает облегчение.

Дом. Наконец-то я дома.

Но вот трос наконец-то полностью раскручивается, следует рывок, и меня влечет в обратном направлении, к «Авроре».

В полете я наблюдаю рождение ЛИНА из чрева трюма — неуклюжее и практически боком, как я и опасалась. Задняя часть корабля тяжелее, и потому ее развернуло. Да уж, не особенно изящный выход.

Спустя мгновение, впрочем, ЛИНА уже свободна и плывет в окружении мелкого мусора.

Свободна, как и я. У меня получилось. Макс погиб, прибор тоже. Или погибнет совсем скоро, когда сработает часовой механизм и «Аврору» разнесет взрывом.

Прости, Монтгомери.

Делаю глубокий вздох. Наконец-то я именно там, где так хотела оказаться на протяжении месяцев нашего последнего задания. В космосе. Навсегда.

Вряд ли я даже почувствую взрыв лайнера. А если и почувствую, то всего лишь на пару мгновений.

А потом настанет ничто. Блаженное ничто.

Вот только на этот раз мысль не приносит мне облегчения.

Я закусываю губу. Почему «ничто» уже не звучит столь заманчиво, как прежде? Сама идея представляется какой-то плоской и пустой… И даже трусливой. Как будто я прячусь за своими прежними желаниями только потому, что привыкла хотеть этого.

Перевожу взгляд на ЛИНА, дрейфующую на другом конце моего троса. Внутри нее Кейн. Не отдающий себе отчета в происходящем, потерянный в собственном мире, но живой. Он все еще дышит. Сидит себе на скамейке в шлюзе, где я его и оставила. Один-одинешенек.

И от этого образа меня пробирает такая тоска, что стремление к ничто меркнет.

Не хочу, чтобы в самом конце он оставался один. И сама тоже не хочу оставаться одна.

Но есть и еще кое-что.

В такой близости от смерти, когда больше ничего не осталось, притворяться просто глупо.

Я хочу быть рядом с ним. Как и хотела всегда, пускай даже и не желала признаваться себе в этом. Хочу держать его за руку, когда воздух вокруг нас охватит пламенем. Держать за руку мужчину, который считал меня чего-то стоящей, хотя это было и не так.

— Я иду, — произношу я, даже если Кейн и не слышит меня.

Я подтягиваюсь по тросу и, перебирая руками, начинаю медленно и осторожно продвигаться к ЛИНА. К Кейну.

Еще даже не преодолеваю и половины пути, как вдруг в скафандре снова раздается тревога.

— Остается три процента запасов кислорода, — воркует женский голос. — При текущем расходе хватит на две минуты.

Я ускоряю темп, насколько только получается без риска выпустить трос из рук.

Вот только мне уже видно, что до ЛИНА слишком далеко. Трос вытянут полностью, на все пятьдесят метров.

— Я не успею, — выдавливаю я немеющими губами. Голова идет кругом, перед глазами все плывет.

— Два процента, — сообщает скафандр.

После всего пережитого, в самом конце я терплю поражение. Умру в одиночестве в космосе, едва лишь успев осознать, что это совсем не то, чего мне на самом деле хочется. Смерть, одиночество, космос — все не то.

— Черт. — Я часто моргаю, чтобы разогнать наворачивающиеся слезы. В невесомости плакать нельзя. Слезы не будут капать. Затуманят взор. Или утопят меня.

Я упрямо продолжаю двигаться вперед. Но руки уже не слушаются, каждое движение нескладнее и медленнее предыдущего.

И тут трос дергается в моих руках, подобно пробуждающейся из спячки змее, и затем стремительно скользит в онемевших пальцах вперед — как та же самая змея, вырывающаяся на свободу.

Моему заторможенному разуму требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что же происходит.

Лебедка. Она наматывает трос, тянет его — и, естественно, меня — к ЛИНА гораздо быстрее, нежели было бы в моих силах при каких угодно обстоятельствах.

И этому имеется одно-единственное объяснение: Кейн.

Он пришел в себя. По крайней мере, настолько, чтобы заметить выпущенный страховочный трос, чего быть не должно.

Из последних сил сжимаю непослушные руки. Сердце готово выпрыгнуть из груди, а трос мчит меня вперед, все приближая к кораблю.

— Один процент, — уведомляет женский голос, в то время как ЛИНА неумолимо увеличивается передо мной. — Ситуация критическая.

Из-за дурноты не могу завопить в ответ: «Блин, да неужели?»

Первыми с ЛИНА сталкиваются мои ноги. Я больше чувствую это, чем вижу. Поле зрения сужается и сужается, стягивается в точку, уступая тьме.

На ощупь добираюсь до заслонки шлюза и обнаруживаю, что она уже открыта в ожидании моего прибытия.

Вваливаюсь в тамбур. Женский голос даже не удосуживается оглашать мне дальнейшие предупреждения, вместо него в шлеме звучит непрерывный сигнал тревоги, до жути напоминающий писк кардиомонитора при остановке сердца.

Шум закрывающегося шлюза доносится словно бы издалека. Перед снятием шлема необходимо дождаться наддува в камеру, вот только я не могу… не могу дышать.

Обессилевшей рукой нащупываю замок шлема.

Мое внимание привлекает приглушенный стук, как будто молотят кулаком по массивной стенке.

— Нет!

Кейн.

Кричит мне. Колотит по заслонке шлюза изнутри ЛИНА.

Мне нужно поднять голову и увидеть его. В последний раз, чтобы…

34

— Не шевелись. Просто расслабься.

Я парю, не осознавая, что нахожусь в сознании, пока не слышу этих слов.

И вот теперь я ощущаю стук в висках, боль по всему телу и беспощадную в своей твердости поверхность под спиной.

Легкие отчаянно требуют наполнения, и я втягиваю воздух — только чтобы весь его растерять в приступе кашля, от которого череп готов взорваться.

Поворачиваю голову набок и смутно ощущаю, что под ней у меня что-то помягче пола.

— Клэр, — произносит Кейн и осторожно гладит меня по волосам. — Ты слышишь меня?

С усилием открываю глаза. Из-за слепящей яркости мне приходится сразу же закрыть их, но я успеваю узнать тамбур шлюза ЛИНА.

У меня получилось. Точнее, у Кейна получилось.

— Не торопись, — говорит он.

Вот только торопиться как раз