Я снова продираю глаза, позволяя им увлажниться, пока не привыкнут к яркому свету. Который ярким оказывается лишь по сравнению с предсмертным мраком.

Наконец, мне удается поднять взгляд.

Кейн сидит, прислонившись к стене. Все такой же истощенный и грязный, каким я его и помню. Вот только в глазах у него появилась искра рассудка и осмысленности, напрочь отсутствовавшая прежде.

Позади мужчины створка распахнута в коридор. Моя голова лежит у него на коленях, шлем валяется на боку.

— Что, черт возьми, произошло? — бормочет он. Даже не знаю, обращаясь ко мне или к самому себе. — Прости, что так долго возился, чтобы вызволить тебя. Я не понимал, что тебе требуется помощь. И даже не был уверен, что это ты болтаешься на тросе. Все пытался… разобраться. Я как будто только проснулся. Вроде бы нахожусь на ЛИНА, но в памяти совсем другое…

Голос у него озадаченный, потерянный.

Мне хочется спросить Кейна, что же в его памяти, вот только ему больше пойдет на пользу, если он сможет избавиться хотя бы от части своих воспоминаний.

— Когда я увидел, как ты карабкаешься по тросу, мне стало понятно, что ты стремишься попасть на ЛИНА, и я тогда включил лебедку, но…

Я отталкиваюсь от пола рукой и усаживаюсь. В голове стучит так, что хочется умереть. Но, по крайней мере, я хотя бы способна держаться прямо.

— Эй-эй, потише! — предостерегающе вскрикивает Кейн. — В твоем состоянии…

Мотаю головой, и тут же раскаиваюсь в этом из-за накатившей дурноты.

— «Аврора» вот-вот взорвется. Заложены заряды. С таймером.

У него округляются глаза.

— Маршевый двигатель ЛИНА в рабочем режиме, но управления нет. — Мужчина задумывается. — А у нас… Нет, мы его разобрали. Это я помню. — Он начинает восстанавливать цепь событий.

Мне ненавистна мысль, что у него вот-вот оживут в памяти моменты, о которых я только и мечтаю, чтобы они никогда не происходили. Впрочем, для этого ему просто-напросто может не хватить времени.

— Это я знаю. А маневровые двигатели у нас действуют? — Насколько мне известно, с ними-то все должно быть в порядке.

Кейн хмурится.

— Да.

— Я понимаю, что далеко мы на них не уйдем, но…

Сомнение на его лице сменяется решительностью.

— Днище ЛИНА прочнее всего остального корпуса. Если удастся развернуться низом к «Авроре», будет дополнительная защита от взрыва.

Я киваю, и Кейн вскакивает и устремляется на мостик.

Медленно следую за ним. На камбузе, однако, ненадолго задерживаюсь, чтобы окинуть взглядом нашу скорбную коллекцию артефактов с лайнера. Две скульптуры Траторелли, «Скорость» и «Грация», и аварийный буй, вытащенный из космоса по настоянию Ниса, которого поддержали и остальные.

Все было напрасно. Абсолютно все. Пускай Макс и погиб, а прибор совсем скоро сгорит, это нисколько не помешает «Веруксу» вести бизнес — или продолжать вести — в точности так же, как они делали это на протяжении многих лет — пережевывая и выплевывая человеческие жизни.

Кейн уже пристегнулся в пилотском кресле. Весьма вероятно, что эти ремни безопасности используются впервые, поскольку сам-то Воллер предпочитал, чтобы они болтались над полом. Я вспоминаю, как он разворачивался в этом самом кресле и отпускал какое-нибудь замечание на грани оскорбительного, при этом ухмыляясь, подзадоривая нас огрызнуться в ответ, и сердце мое обливается кровью.

В подобном настроении я едва ли не ожидаю голоса Ниса по внутренней связи, с лекцией, например, о воспламеняемости лака на панелях из настоящего дерева на Платиновом уровне «Авроры». Кресло Лурдес тоже ощущается мучительно пустым. Ее наушники так и лежат на пульте связи, где она их и оставила. Как будто всего лишь отлучилась заварить чай и в любую секунду может вернуться. О боже, как бы мне хотелось, чтобы именно так и было…

Я пристегиваюсь на своем обычном месте, и мы с Кейном наблюдаем, как маневровые двигатели корректируют наше положение и медленно, но неуклонно уносят нас прочь от лайнера. Каждый метр — давшийся дорогой ценой шаг к спасению.

Увы, камеры показывают, что мы все еще близко, слишком близко.

— Как ты думаешь… — начинает Кейн, однако закончить уже не успевает.

На экранах «Аврора» на мгновение озаряется изнутри ярким светом, словно бы там восстановили подачу электричества и пассажиры снова танцуют, болтают, пьют шампанское — живут.

Но лишь на мгновение. Уже в следующее свет выплескивается наружу, и лайнер раскалывается на части и исчезает во вспышке взрыва, словно тень в показавшемся из-за облаков полуденном солнце.

Все происходит беззвучно, но в конце концов до нас докатывается взрывная волна, и следует чудовищный удар.

Меня бросает в сторону, и весом собственного тела мне пригвождает руку к упрочненному подлокотнику кресла.

Я чувствую, как ломается кость, и кричу, приготовившись к последним секундам воздуха и жизни, перед тем как ЛИНА расплющится подобно яйцу.

Вместо этого, однако, мы начинаем бесконечно вращаться. Завывает сирена, мостик наполняется дымом.

Но мы живы. Пока.

— Клэр! — кричит Кейн.

— Я в порядке, — выдавливаю я.

Сквозь клубы дыма я различаю лишь смутный силуэт, двигающийся над приборной панелью.

Вращение постепенно замедляется. По-видимому, Кейн пытается остановить его с помощью маневровых двигателей.

А затем снова включается генератор гравитации, и под аккомпанемент стука падений различных предметов мир ЛИНА возвращается к привычному устроению.

— Клэр! — Кейн возится с ремнями и, высвободившись, опускается на колени рядом с моим креслом.

И ахает при виде моей руки. Самой мне страшно на нее смотреть, но, очевидно, дела и вправду плохи, если такую реакцию у него вызывает один лишь взгляд на нее.

Здоровой рукой я прижимаю сломанную к животу, и от одного лишь этого движения меня прошибает холодный пот.

— Я в порядке, — повторяю я и немедленно разоблачаю собственную ложь, перегибаясь через подлокотник и заливая рвотой весь мостик.

* * *

— Управления нет. Связи тоже. Припасы и средства жизнеобеспечения на исходе. Наверно, стоило просто остаться на «Авроре». Быстрая смерть.

Говорю я главным образом для того, чтобы отвлечься от процедуры наложения шины. Кейн помог мне выбраться из кресла и отвел на камбуз, где уложил, насколько это было возможно, на сиденья и сделал какой-то укол. Уж не знаю, что это было за средство, но его определенно недостаточно.

Он действует очень осторожно, но все равно я стискиваю от боли зубы.

По крайней мере, дым рассеялся, а потрепанный корпус вроде как держит. Скульптуры Траторелли катаклизм не перенесли и теперь лежат мраморными глыбами на полу, а аварийный буй всего лишь завалился на бок. При любых других обстоятельствах оценка полученного ущерба являлась бы задачей номер один,