и Садык. Они говорили о каком-то священнике, которого видели неподалеку от того места, где жили. И еще об иконе. Точнее, бабушка пыталась говорить, а Садык-уста ее перебивал. Вспомнила? Вот тогда-то мне вдруг и пришло на ум давнишнее интервью, которое Садык дал Бураку.

– Садык-уста вырезал это интервью из газеты и повесил у себя над изголовьем. Я помню.

– Да, я тоже помнил. Поэтому после завтрака пошел в его комнату.

– Но ведь эта вырезка так много для него значит! Надеюсь, ты не снял ее со стены и не сунул в карман?

Фикрет отрицательно помотал головой, протягивая мне кулек с леблеби.

– Она уже не висела на стене. Но найти оказалось нетрудно.

– Фикрет!

– Да что ты так переживаешь, вот она, – Фикрет нагнулся к своему рюкзаку, открыл внешнее отделение и достал пожелтевший от времени кусок газетной бумаги. – Завтра, когда Садык пойдет на рынок, положу на место. Он же не каждый день выдвигает ящик и перечитывает свое интервью. Оно там семнадцать лет лежит, так что Садык, думаю, не заметил, что оно на денек исчезло.

Логично. Я положила в рот леблеби. Потом глотнула коньяка. Вечер сменился ночью, можно было напиться без угрызений совести. Я чувствовала в себе ночную храбрость. По ночам люди чего только не делают, а потом, днем, сами себе удивляются. Налейте нам еще, будьте добры. Мерси.

– Я был прав. Я все правильно помнил. Садык тогда кое-что сказал Бураку. Вот, смотри. Читай сама: дом родителей Ширин Сака был в Мачке. Вот он, недостающий фрагмент. Священник, икона, дом в Мачке… Я смотрел в окно и размышлял обо всем этом. Сон все не шел, я включил компьютер и погуглил эти слова. И как ты думаешь, что выскочило?

Нам принесли еще коньяк и ракы. Горького шоколада, конечно, не было. Другого тоже. Ладно. Небо наполнилось звездами, в темном море ярко сияли огни пароходов.

– И что же?

– Сумела!

На мгновение мне показалось, что он сказал «Сюхейла». Избирательное восприятие. Все пути ведут к тебе, мама. Фикрет, должно быть, заметил удивление на моем лице и пояснил:

– Монастырь Сумела.

– А, понятно. Сумела, значит?

Фикрет внимательно посмотрел на меня, желая убедиться, что я готова внимательно выслушать то, что он скажет дальше. Я раскрыла глаза пошире, чтобы он увидел, как мне интересно. Получилось, должно быть, убедительно, потому что брат вдруг заговорил громче.

– И вот что я теперь расскажу, Нур. Во время Войны за независимость, когда понтийских греков терроризировали головорезы Хромого Османа[97], монахи Сумелы зарыли у себя в монастыре очень почитаемую христианами икону Богоматери – чтобы ее не отобрали, не сожгли. Затем один из уцелевших монахов добрался до Греции и сообщил, где спрятана икона. Тем временем на берегах Черного моря турки разоряли греческие деревни, не оставляя от церквей камня на камне. Пострадала и прекрасная Сумела, но с иконой Девы Марии, укрытой под землей, ничего не случилось. Через несколько лет, когда греческое население было полностью изгнано с черноморских земель, чтобы даже памяти о нем не осталось, из Греции приехал один монах, выкопал икону и отвез ее в Салоники. А наши Садык и Ширин, тогда маленькие дети, стали свидетелями этого события.

С неба упала звезда. Очень большая. Если бы она не растворилась в темном небе где-то за Хейбели, я могла бы принять ее за самолет.

– Потрясающе! – пробормотала я.

– Да, именно так. Это потрясающая история, Нур. Как оказались Садык и Ширин в монастыре? Возможно, они там играли. Это не очень далеко от их дома. А может быть, это какая-то причуда судьбы, нужная для того, чтобы эту историю узнали мы с тобой. Так или иначе, когда все фрагменты встали на место, я не вытерпел и купил билет на самолет, в шесть утра улетавший из «Сабихи»[98] в Трабзон.

– Как же ты смог добраться до аэропорта в такую рань?

– Вызвал на остров морское такси, оно отвезло меня в Пендик. А оттуда до «Сабихи» уже рукой подать. Доехал на такси.

Брат явно готов был на любые расходы ради удовлетворения своего любопытства. Не буду кривить душой, интересная история. Я позавидовала смелости и увлеченности Фикрета.

– Так что же ты нашел в Мачке? Думаю, ты не стал расспрашивать каждого встречного о Ширин Сака и ее отце. Какой у тебя был план?

– Честно говоря, плана у меня не было. Я, некоторым образом, отдался на волю течения. Словно кто-то шептал мне на ухо, какой шаг делать дальше. И я, не спрашивая, что будет потом, подчинялся этому голосу и ждал, что получится.

Ой-ой. Начинаются разговоры о течениях и голосах.

– Этот голос велел мне лететь в Трабзон на первом же самолете. Я послушался, не думая о том, что будет дальше. Я уже понял, Нур: в этой жизни мы ничего не можем контролировать. Все известно с самого начала. А если и нет, все равно существует переплетение событий, в котором человеческая воля не способна ничего изменить. Когда твоя интуиция становится достаточно развитой, ты начинаешь лучше ощущать, как устроено это переплетение. И вместо того, чтобы тратить силы, пытаясь навязать свои правила игры и направить ее ход в нужную тебе сторону, ты делаешь шаг, не раздумывая о том, куда он тебя приведет. Определенной цели у тебя нет.

– Мне кажется, что для того, чтобы ночью уехать с Большого острова на самолет, взлетающий в шесть утра, у человека должна быть хоть какая-то мало-мальски определенная цель.

– Да, это, конечно, так, но у меня нет ожиданий, что я достигну того или этого. Пусть даже совсем ничего не достигну – я все равно сделаю этот шаг. Может быть, даже совершенно не понимая зачем. Это такой шаг, который делаешь, не ощущая необходимости в существовании какой-либо причины.

– Подход, стало быть, не конъюнктурный.

Я иронизировала, но Фикрет был слишком увлечен, чтобы это заметить.

Он допил второй стакан и со стуком поставил его на стеклянный столик. Тонкое стекло чуть не треснуло. Все это уже начинало мне нравиться. Когда это мы с братом так сидели и пили вместе? Похоже, что никогда. Я свернула самокрутку и закурила.

– Как добрался до Мачки?

– Взял такси из аэропорта. Шофер был молодой парень. Очень молодой. Когда я сказал, что мне нужно в Мачку, он решил, что я хочу попасть в Сумелу, и сообщил, что монастырь сейчас на реставрации. Из Стамбула приехали молодые альпинисты, которые лазают по отвесным стенам и очищают камни. Но если я не против, он может повозить меня