по деревням, где разговаривают на черноморском греческом языке. В прошлом году туда ездила одна англичанка – как и я, университетский профессор. Тогда-то этот молодой таксист понял, что исчезающий с лица земли язык, который он слышал от бабушек и дедушек и помнит с грехом пополам, может быть приманкой для туристов. Теперь он возит в те деревни таких, как я, ученых людей из города. И раз уж Сумела на реставрации, то и я тоже наверняка захочу туда съездить.

– Разве на Черном море еще кто-то говорит по-гречески?

– Этот язык называют не греческим, а понтийским. Другое название – ромейка. На обратном пути я посмотрел в интернете. Даже документальный фильм нашел. Я тебе скину ссылку. Некоторые утверждают, что этот язык ближе к языку античной Греции, чем современный греческий. И да, в некоторых деревнях на нем все еще говорят.

– Как интересно! Я думала, что там не осталось христианского населения.

– Так оно и есть. Все жители этих деревень правоверные мусульмане.

Я протянула руку, чтобы затушить цигарку. Фикрет погрузился в многозначительное молчание. Мы смотрели на приближающийся к пристани пароход и на свет его маленьких окошек, отражающийся в темной воде.

– И ты в самом деле слышал, как говорят на этом языке?

– Да. В деревне, куда привез меня таксист, была кофейня, и там несколько стариков говорили между собой на понтийском. Деревня находится неподалеку от Мачки. Когда я вошел, все замолчали. Я поздравил их с праздником, они поздравили меня в ответ. Шофер сказал, что я профессор, занимаюсь исследованиями.

– Им, наверное, это не понравилось.

– Не понравилось, да. Было там несколько суровых на вид молодых парней, они насупились: что еще за исследования? А старики смотрели телевизор и не обратили на меня особого внимания. Некоторые играли в нарды. Пили один стакан чая за другим. Двери и окна распахнуты, ветерок дует…

– Не удержусь, скажу: твой рассказ – словно кино. С тобой сегодня все это случилось?

Фикрет улыбнулся.

– Мне тоже трудно в это поверить, но да. Все произошло в один день. И вот я здесь, в родной гавани, и мы поднимаем бокалы за мое возвращение.

Мне захотелось встать и обнять его. Такое мне даже во сне не могло присниться – обнять старшего брата. Мы хоть когда-нибудь обнимались? Искренне, крепко? Делились своими горестями, положив голову другому на плечо? Фикрет тоже потерял мать. Не режет ли и его сердце этот острый маленький ножик?

– А что было потом? Ты смог что-нибудь узнать?

– А потом получилось неожиданно. Оказалось, что у всех стариков в этой кофейне есть что рассказать о нашем прадеде Нури-бее. Я-то думал, никто не будет говорить, никто ничего не вспомнит. Вышло наоборот. Одни говорили: от судьбы не ушел, предатель. Нанес удар в спину брату по оружию. Другие стали возражать: что же, ему нужно было террористов подкармливать? Молодежь как услышала слово «террорист», сразу на дыбы: ты, стало быть, внук понтийского террориста? Некоторые старики говорили, что Нури-бей поступил так, как нужно было, чтобы победило правое дело. Ведь шла Вой на за независимость! А все же он был самым настоящим предателем родины, утверждали другие. Это понятно по тому, как он кончил. Потому что…

– Интересно! Как они могут помнить такое далекое прошлое? Может быть, они рассказали чью-то чужую историю либо вообще ее придумали, чтобы произвести на тебя впечатление?

– Это маленькая деревня. Истории передаются из уст в уста. К тому же, Нур, там есть очень старые люди. Дряхлые старики с потухшими глазами и руками в коричневых пятнах, которые, даже когда сидят, должны опираться на палку. Удивительные земли на берегах Черного моря! Там не только деревья, но и люди растут необычайно крепкие. Мы думаем, что это какое-то чудо из чудес, что наша бабушка дожила до ста лет, но там это отнюдь не редкость. Ты думаешь, они уже ничего не слышат, а они-то самое интересное тебе и поведают.

Не сказать, что он меня убедил. Фикрет хотел раздобыть историю. Мужчины всех возрастов, скучавшие в деревенской кофейне, смешали, небось, несколько давнишних происшествий в одну кучу: вот, мол, история твоего прадеда, держи. А он и рад поверить.

– Кстати, там были люди, лично знавшие хоть и не нашего прадеда, но прабабушку!

– Кого?

– Мать Ширин Сака. Когда ее муж умер… А смерть Нури-бея, надо сказать… Впрочем, это отдельная история. Я до нее еще дойду. Но чтобы лучше ее понять, сначала тебе надо выслушать то, что я сейчас расскажу. В общем, Нури-бей умирает, и его жена, мать Ширин, снова выходит замуж. Это ты знаешь. Сама бабушка об этом рассказывала. Чтобы не приводить в дом нового мужа дочь-подростка, мать отсылает Ширин к дальнему родственнику в Стамбул.

– Особняк в Ускюдаре… И Садыка отправляют с ней. Я как раз сегодня об этом думала. Какое жестокое испытание для маленькой девочки. Отец умер. Мать спроваживает ее к так называемому дяде, который неизвестно еще с какими целями согласился ее принять. Мы никогда не задумывались об этой душевной ране бабушки. Когда винили ее в том, что она плохая мать… Бедный ребенок. Хорошо хоть Садыка с ней отправили. Может быть, поэтому…

Фикрет нетерпеливо помахал рукой.

– Да, это тоже интересный момент. Садыка ведь на самом деле послали в Стамбул учиться. А вовсе не для того, чтобы он стал слугой… Такая была изначальная цель. Мать Садыка надеялась, что он получит образование и станет начальником на обувной фабрике.

– Неужели? А это ты откуда узнал? Ты уверен, что не просидел весь день в номере какого-нибудь отеля, сочиняя все это?

Фикрет рассмеялся. Он был вне себя от нетерпения, как ребенок, который жаждет поделиться увлекательной историей, и лихорадочно прикидывал в уме, что рассказать сначала, а что оставить на потом, чтобы произвести на меня большее впечатление. При этом он без передышки говорил, а если замечал, что я отвела взгляд, сразу повышал голос, требуя неотрывного внимания.

– Итак, когда Нури-бей умер, его вдова спровадила, по твоему выражению, дочку в Стамбул и вышла замуж за одного из деревенских богачей. Маму Садыка, ее звали Мерьем-калфа, она взяла с собой. От нового мужа у нее были дети, и Мерьем-калфа помогала их растить. И беспрестанно рассказывала им про своего сына: о том, что Садык учится в Стамбуле и однажды вернется в деревню в костюме, блестящих кожаных ботинках и с портфелем, чтобы поцеловать своей матери руку. Благодаря Мерьем эти дети, то есть братья Ширин Сака, знали не только про уехавших в Стамбул счастливчика Садыка и Ширин, но и