про то, что случилось с ее, Мерьем, мужем, и про печальные события, приведшие к смерти Нури-бея.

Я удивленно выпрямилась, чуть было не опрокинув свой бокал – впрочем, уже пустой.

– Что ты говоришь! Получается, у бабушки есть братья и они живут где-то в черноморской деревушке?

– Именно так. Мать у них общая, отцы разные. У нас есть три двоюродных деда.

– Ты с ними познакомился, что ли?

Фикрет таинственно улыбнулся.

– А как ты думаешь, от кого я узнал эту историю? От наших черноморских кузенов, конечно! А теперь держись крепче, Нур! Готова? Знаешь, кто такие на самом деле Нури-бей, его жена, их дочь Ширин, Мерьем-калфа, Садык и отец Садыка?

Я подалась вперед, чтобы лучше слышать. И тут мой взгляд упал на телефон, который я положила на столик. Сообщение. Я невольно ткнула пальцем в экран. Сообщение от Уфука. Я выпрямилась. Уфук прислал мне сообщение. Уфук! Впервые за столько дней! Я всем своим существом ощутила, как сильно по нему соскучилась. Когда я проводила пальцем по экрану, чтобы открыть сообщение, моя рука дрожала. Наверное, я была уже немного пьяна. Иначе не заплакала бы, прочитав то, что написал мне Уфук.

Жду тебя в нашем всегдашнем номере в отеле «Сплендид».

Я бросила телефон в сумочку и вскочила на ноги. Кровь шумела в ушах, кружилась голова. Фикрет тоже заволновался и встал.

– Нет-нет, ничего страшного не случилось. Все хорошо. Очень хорошо. Но мне сейчас нужно будет уйти. Не забудь, что хотел мне рассказать. Завтра поговорим. А сейчас мне нужно идти. Нет-нет, в самом деле все в порядке.

Фикрет понурился. У него была история, которую обязательно нужно было рассказать. Только тогда она смогла бы облечься в плоть и кровь. Брат нуждался в том, чтобы я его выслушала. Но я должна была уйти. Уфук не станет ждать. Я встала на цыпочки и обняла Фикрета. Он удивился, но отстраняться не стал. Напротив, обнял меня в ответ. Крепко-крепко. Я уткнулась лицом в его костлявую грудь. Ах, Фикрет, кто у нас еще есть, кроме друг друга? Может быть, брат прав, и для того, чтобы преодолеть нашу отстраненность, для того, чтобы даже просто начать пытаться ее преодолеть, нужно было извлечь эту давным-давно похороненную историю на свет. Подлинна она или нет, если мы поверим в эту историю, произошедшую с нашими предками, то станем ближе друг к другу. То, что Фикрет называл проклятием, было всего лишь недостатком искренности в наших внутрисемейных отношениях. Эта наша вечная сдержанность. Отчуждение. А теперь мы смогли обняться. Да еще и Уфук мне написал. И я поняла, что люблю. Уфука, Бурака, Фикрета… Нет, не кого-то или что-то конкретно. Просто люблю. И точка.

Я выскочила из клуба, пересекла улицу и вприпрыжку взбежала по ступеням отеля «Сплендид».

Наверху, в нашем номере, меня ждал Уфук.

32

Когда Селин увела госпожу Ширин в спальню, я прибрался в столовой. Закрыл крышками банки с краской. Плошки для смешивания, стеклянные баночки и кисти вымыл в раковине на кухне. Передвинуть стол в одиночку я не мог, так что просто расставил вокруг него стулья. Убрал с пола клеенку, сложил ее и отнес в сад, в шкафчик, где лежит садовый шланг для полива. Банки с краской тоже расставил там на полке.

Как-то тоскливо мне стало, когда я вышел в темный сад под безоблачным небом. Из-за ограды, от соседей, доносились веселые голоса и смех. Там жарили мясо на мангале. Ветер нес к нам сажу и дым. Во рту у меня пересохло. Я не помнил, когда последний раз пил, когда ел, но ощущение было такое, будто не только во рту у меня сухо, но и весь я высох, даже кровь перестала течь по жилам. Смерть начинается с ног и ползет вверх, говорили старики в наших краях. Вот и у меня ноги болели. Я решил вынести в сад стул и посидеть немного у дверей. Как в старые деньки. Тогда ко мне приходила черная собака госпожи Ширин, клала голову на колени. Глаза у нее были чернее ночи. Потом, когда шерсть поседела, глаза остались такими же черными. А когда на них появилась тонкая пленка, я понял, что собака скоро умрет. Понял, но госпоже Ширин не сказал. Очень она была к ней привязана, к собаке этой. Наверное, потому, что нашла ее, когда все уехали из дома. Мы жили так, словно забыли о смерти бедняжки Сюхейлы. Хотя как забудешь такое горе. Не забыли, конечно. Такая милая, нежная, красивая, умная девочка сгорела, как свеча, сожгла себя.

Я зашел в дом за стулом. Лицо овеяла прохлада. От вечерней свежести старая мебель начинает испускать особенный запах. Этот запах впитался в мою кожу. В доме тихо. В комнатах, выходящих в прихожую, чудятся отблески дневного света, отзвуки дневных голосов, смеха и споров, витают призраки давно умерших людей… Я закрыл все двери. Вот выходящая окнами в сад комната госпожи Ширин. Она спит. Каким бы тихим ни было ее дыхание, мои стариковские уши его слышат. Кухня. Здесь чисто. Кладовка. Все прибрано. Моя маленькая комнатка. Я проверил дверь, выходящую на задний двор. Закрыта. Дошел до лестницы, взглянул вверх. Где госпожа Нур? И господина Фикрета нет.

Вошел в библиотеку, включил свет. На столике напротив камина валялось несколько фотографий. Я собрал их. Нур и Фикрет качаются на качелях, которые мы привязали к перекладине решетки для винограда. На них падает длинная от вечернего солнца тень Сюхейлы. Днем Селин и госпожа Ширин смотрели на эти снимки. Я положил фотографии в коробку. Какая странная штука – время. Мне кажется, что дни детства Нур и Фикрета были совсем недавно, буквально вчера. А для них это далекое прошлое. Что же до моего детства… Приляг уже, наконец, Садык! Запри входную дверь и ложись. Госпожа Нур наверняка взяла с собой ключ. А даже если не взяла, она знает, где спрятан запасной – под камнем у окна кладовки.

Я погасил свет в библиотеке, закрыл дверь. После этого я собирался умыться в кабинете задумчивости и пойти в свою комнату, но вместо этого, сам не знаю как, снова оказался в столовой. Стоял и смотрел на картину, освещенную отблесками огней из соседского сада. В полумраке горы казались еще выше, леса еще гуще. Зубы готовых пуститься в пляс молодых мужчин в красных кушаках и клочки пены на морских волнах сияли белизной. Двух друзей госпожа Ширин изобразила в человеческий рост. Статные юноши