— Айн момент… — слышится выстрел. — Да. Теперь все. Без шума не получилось.

— Хорошо. Отбой. Держи всё под контролем.

— Что происходит? — Мадина выскакивает вперёд.

Но поняв причину, мешком оседает на пол, побледнев. Мне её ничуть не жаль. Абсолютно. Они сами развязали эту войну, покусившись на Моё.

Поплатятся не только Усман и Казбек, но и их родня. Пока к Исаевым ехал, позвонили сообщить, что в шприце, который Индира Малой всадить хотела, были седативные. Как она и сказала. Но препарат сильнодействующий. Беременным такие противопоказаны. Бабе хорошо будет, спокойно, но плоду — вплоть до гибели.

Я не могу закрыть на это глаза. Не получается. Не могу оставить этих гнид рядом с собой. Не могу позволить им травить воздух.

— У всех Исаевых есть три часа, чтобы убраться из моего города, — говорю брату Казбека, замершему без движения. — Три часа. Потом я начну жечь ваши дома. Без разбора.

В опустевшем доме Исаевых тихо. Я сижу во главе овального стола в роскошной столовой. Если муха кашлянёт — услышу.

Получил ли то, что хотел?

Исаевы бежали, как побитые собаки, поджав хвосты. Охрана была уничтожена подчистую, у домочадцев духу не хватило оказать сопротивление. Все убежали — близкая родня Исаевых, родня их родни…

Целый квартал опустошён. Взяли с собой только самое необходимое — деньги, документы, драгоценности. Прочее в домах осталось.

— Зверь. Всё чисто.

В столовой появляется Вялый. Глаза горят азартом. Не самый приятный тип из тех, с кем мне приходится иметь дело. Но и такие люди тоже полезными бывают.

— Эт самое… В домах бытовухи, рухляди дорогой дохренища осталось. Мои спрашивают, можно поживиться?

Потирает сухие ладони.

— Начнётся делёжка — будет кипиш. Так?

— Не без этого. Парни иногда чутка бушуют, но азарт — наш брат, — улыбается мне, а глаза по сторонам шарят. Прикидывает в уме стоимость барахла, которым можно обогатиться.

— Мне не нужны сейчас свалки, драки и резня среди своих.

На лице Вялого появляется тень недовольства.

— Я не позволю тащить барахло. Но лапу сосать не придётся. Исаевы свалили. Они контролировали огромную долю рынка. Теперь эти рынки — наши. Нужны люди. Усёк?

Вялый кивает.

— Ты же понимаешь, что это не сиюминутные бабки, когда барахло по знакомству в ломбардишко скидываешь и в первом же баре на шмару спускаешь. Это хороший доход. Стабильный. Но и работать придётся. Ну, так что? Сможешь своим людям объяснить, что лучше через час зелень в кулаке мять, чем сейчас монетами в кармане звенеть.

— Да, смогу! — теперь заметно, что Вялый доволен.

Глаза иначе заблестели. На дорогое барахло уже не смотрит, о другом думает. О том, как поднимется сам вместе со своими братанами.

— Потолкуй, как следует. Объясни так, чтобы не пыхтели. Твои люди — твоё право решать, как с ними быть в случае, если кто бухтеть начнёт.

— Недовольных быть не должно. Но если что, я решу без пыли.

— Я на тебя рассчитываю. Иди.

Вялый согласно кивает, но прежде, чем уйти, говорит:

— Когда я заходил, у дверей баба стояла.

— Какая ещё баба? Все свалили.

— Не все. Одна вернулась. Дочка Казбека.

— Чё ей надо?

— Не знаю. С нами говорить отказывается. Тебя хочет увидеть. Позвать?

— Позови, — киваю.

Вялый отправляется прочь. На часы смотрю. Минуты считаю до возвращения. В дом вернуться надо. Понять, что делать с Ризваном. Убедиться, что всё путём.

Слышится мягкий хлопок. Следом раздаётся решительный стук каблуков. За секунду до этого ставки для себя делаю. Дочь Казбека. Индира или Мадина?

Думаю, Мадина. У Индиры мужик имеется. Семья. Дети. Ползать на брюхе бы не стала. Детей в охапку и когти рвать — вот её потолок.

Смотрю в сторону двери. Ко мне приближается Мадина. Угадал. Она побледневшая, но полная решимости. Остановившись в паре метров от меня, обводит взглядом сначала помещение, словно запоминает детали. Все. Потом на меня смотрит. Немного иначе. Гасит взгляд. Почти до минимума. Но он всё равно горит.

— Ты плохо слышишь, Мадина? Или считать не умеешь?

— Я знаю о трёх часах.

— Ну и почему ты здесь? Третий час на исходе.

Хлопает дверь. Люди Пятого заносят канистры с бензином. Смотрят на меня с ожиданием.

— Рано ещё, — качаю головой. — Через двадцать минут зайдёте, сделаете.

Сам краем глаза наблюдаю, как меняется лицо младшей дочери Казбека. Ноздри раздуваются. Втягивает запах бензина. Эта вонь ей неприятна. Как мысль, что дом — её родной дом — скоро вспыхнет, как факел, а потом станет золой.

— Чё хотела?

— Мой отец мёртв, — сквозь зубы цедит Мадина. — Всё, что у нас было, теперь твоё.

— Да. Вы хотели отнять у меня — моё. Это было ошибкой. За это лишились всего. Кроме жизней. Забирай мою благодарность и вали отсюда до исхода третьего часа.

Мадина делает ещё пару шагов ко мне.

— Я не могу.

— Чё ты не можешь? Ногами передвигать? Так я тебе пинка под жопу отвесить могу. Не пойдёшь — полетишь.

Лицо Мадины напоминает маску. Так сильно пытается удержать в себе эмоции.

— Я не это имела ввиду, Рустам. Я ждала другой жизни — рядом с влиятельным, сильным мужчиной. Сейчас всё пошло прахом. Всё.

— Не всё. У тебя жизнь есть.

Сквозь зубы. Слова Малой вспоминаются о Мадине. О том, что змея хвалилась. Своим положением. Местом. Моему ребёнку грозила смертью.

Дура язык во рту удержать не смогла. Навредить хотела. Они могли это сделать. Могли. У меня под носом. Но теперь не выйдет.

— Есть, да, — соглашается, делая шаг ко мне. — Но не такая, как раньше. Мы без всего остались. С нуля начинать. Кому нужна бесприданница?

— Ты мне на жизнь плакаться пришла? Мне по хрен. Проваливай, пока я не передумал насчёт того, чтобы оставить тебя в живых.

Шаг. Ещё шаг. Тёмные глаза решимостью горят.

— Я могу быть полезной.

— Чем же? Ты в дела отцовские не была посвящена.

Мадина вскидывает голову. Хочет возразить. Солгать желает. Я это сразу взглядом подмечаю. Выторговать жизнь и сытую кормушку брехнёй не получится. Если Казбек что и знал, то он с собой унёс. С дочкой не делился. Будь она хоть трижды по-современному воспитана.

Поняв, что сбрехать не получится, Мадина другое замышляет. Сразу же. Мечется в поисках выхода. Находит. Так ей кажется, когда она последний шаг делает.