– Мы все уладили.

– А вот это замечательно!

После чего мы вернулись к разговорам о молекулах, о занятиях и о том, будет ли экзамен в конце семестра таким же сложным, как промежуточный. У меня мелькнула мысль, что к окончанию университета на мне будет висеть почти пятьдесят тысяч долларов долга. Но до этого было еще очень далеко, и выплаты я смогу начать еще через год после этого. Гораздо важнее было чувство облегчения – оно было таким огромным, что сравнить его можно было только с наркотическим опьянением. Меня захлестнула безумная любовь ко всему: к еноту, к ковалентным связям, к взрослой жизни, к университету и всем людям, населяющим нашу планету.

– Спасибо тебе, Роза, за то, что ты такая классная подруга и неисправимая курильщица. Ты лучшая из лучших!

– Да ты и сама не так уж плоха, Бет, – удивленно рассмеялась Роза. – Быть может, по итогам семестра ты обгонишь меня по успеваемости. Но я о-о-очень в этом сомневаюсь. – И с этими словами она пустила тлеющий окурок по идеальной дуге на дорожку, где тот взорвался безобидной вспышкой искр.

– Идем готовиться к дурацкой лабораторке.

* * *

Последовав совету Аниты, я записалась на следующий семестр на курс, посвященный Машинам времени. Хамид выбрал курс теории киноискусства, и мы с ним дурачились, придумывая названия для новых предметов. У нас были и «Теория силы взгляда Великого человека», и «Низшие “червоточины”», и «Историческая амнезия для начинающих». Посторонние не понимали наших шуток, и это нам особенно нравилось. Я по-прежнему изредка ловила себя на том, что скучаю по Лиззи, но теперь у меня было много новых друзей, которые не считали убийство чем-то восхитительным. Я надеялась, что Тесс преуспела в выполнении своей миссии, какой бы она ни была. Иногда я представляла себе ее, живущую с воспоминаниями о другой линии времени, в которой я покончила с собой. Была ли она тем же человеком, что и та Лиззи, которую я старательно избегала на лекциях по химии? Вряд ли. Чем больше я узнавала о том, как устроена линия времени, тем больше убеждалась – в моем будущем Тесс не будет. И никто не будет знать, где она окажется.

Глава 32

Тесс

Лос-Анджелес, Верхняя Калифорния (2022 год н. э.)…

Ракму, Набатейское царство (13 год до н. э.)

Головная боль прочно поселилась у меня в носовых пазухах, проникая вглубь черепа и вонзая стальные спицы в позвоночник. И это было еще самое легкое. Вывалившись из Машины в Ракму в 2022 году вместе с Анитой и Морехшин, я сразу же поняла, что долго здесь не задержусь. Свет ослепил меня, мои воспоминания снова расщепились, не позволяя сосредоточиться на том, чем я занималась в настоящую минуту. Мое прошлое напоминало скомканный лист бумаги, казавшийся другим всякий раз, когда я пробовала его разгладить.

С помощью болеутоляющих Анита довезла меня до местного аэропорта, откуда мы должны были вылететь в Тель-Авив, а уже оттуда вернуться в Лос-Анджелес. По дороге мы проверили свои телефоны, пытаясь определить, что изменилось. Одолжив у Аниты планшет, Морехшин покопалась в нем и довольно мяукнула. Когда она подняла взгляд, на лице у нее была такая мечтательная улыбка, что я с трудом ее узнала.

– Законы Комстока… Они были отменены в 1960-х.

Я ввела запрос в поисковую систему, переполненная сомнением и надеждой. Я долго проверяла и перепроверяла то, что мне удалось найти, чтобы убедиться в том, что правильно поняла прочитанное.

– Аборты разрешены практически во всех штатах! – наконец воскликнула я. На какое-то мгновение боль отступила, и мы обнялись, смеясь и плача от радости.

Продолжалось это недолго. Тревога за жизнь Бет вернулась вместе с другим чувством – мучительной болью, порожденной тем, что Бет отвергла меня в ту ночь, и эта боль оказалась сильнее горя, которое я испытала, когда она наложила на себя руки. После нескольких таблеток «Ибупрофена» я откинулась в кресле самолета и задумалась. После смерти Бет я круто перевернула свою жизнь, отказалась от насилия, поклялась искупить свою вину перед ней под своим новым именем. В каком-то смысле я попыталась стать Бет. Однако теперь эта мотивация сгорела дотла, превратившись в дым. Не было ни внезапного осознания истины, ни тревожного предупреждения. Бет была рядом – и осуждающе смотрела на меня на лекциях по химии на первом курсе. Вместо того чтобы отправиться в священный поход, я потопталась на месте, занимаясь какими-то несущественными мелочами, и в результате оказалась здесь.

Но, как я уже говорила Аните, моя боль, похоже, порождалась не тем, что я держала в сознании эти две истории. Причина ее была в раздвоении чувств. Та Тесс, чья лучшая подруга покончила с собой, знала, кто она такая. У нее была цель. Другая Тесс, чья лучшая подруга осталась в живых… испытывала по отношению к себе противоречивые чувства. Не постоянно. Она бывала счастлива, но в то же время ее всегда что-то печалило. Эта Тесс построила новую личность, опираясь на практически невыносимую двойственность, постепенно осознав, что ей никогда не суждено будет стать идеально хорошей и принципиальной. Эта Тесс всегда будет помнить о том, что совершила много плохого, и страдать от последствий. Вот какое ужасное новое чувство скреблось внутри моей черепной коробки: моя подруга, которую я любила больше всех на свете, отвергла лично меня, вместо того чтобы отвергнуть саму жизнь.

* * *

– Тесс, проснись! Мы прибыли. Хочешь, я отвезу тебя домой? Вид у тебя дерьмовый. – Анита мягко встряхнула меня, и я, очнувшись в аэропорту Лос-Анджелеса, обнаружила, что боль никуда не делась.

– Да. – Я отправила в рот еще несколько таблеток «Ибупрофена». – То чувство, о котором я тебе говорила… Здесь оно усилилось.

Анита отвела меня к своей машине, и мы попрощались с Морехшин. Геологический департамент разместит ее в общежитии для путешественников. Мы договорились встретиться на собрании «Дочерей Гарриэт» на следующей неделе, когда станут доступны Си-Эль, ведь мы вернулись в настоящее в тот промежуток времени, когда они отправились в прошлое собирать данные о работе Машин. Наши нынешние Си-Эль вернутся через несколько дней, через считаные секунды после отбытия Си-Эль прошлых.

Садясь в старенький «Приус» Аниты, я застонала.

– Похоже, чем ближе ты к нашему настоящему, тем тебе хуже, – принялась рассуждать вслух Анита. – В 1894 году боль была такой же острой?

– Нет. Мне было неуютно, но и только. – Я шаталась, когда шла за ней по парковке. Солнечный свет причинял боль, и куда бы я ни смотрела, у меня в глазах оставалось яркое неоновое пятно.

– Ну а в Ракму, когда мы вернулись в четвертый век до нашей эры,