class="p1">— Сэнди может попасть в переделку. Полагаю, ему грозят серьезные проблемы.

Он вдруг осознал, что, целиком сосредоточившись на своей миссии, упустил из виду, какие последствия это может иметь для Сэнди. Гарри ощутил укол вины.

— Не обязательно, — подмигнул ему Хиллгарт. — На этот случай в рукаве у капитана кое-что припасено.

— Что? — Гарри немного подумал. — Вы же не собираетесь его завербовать?

Толхерст покачал головой:

— Не могу сказать, пока не могу. — Он улыбнулся важной самодовольной улыбкой, которая раздражала Гарри. — Кстати, еще одно — рыцари Святого Георгия. Ты никому не говорил?

— Конечно нет.

— Важно, чтобы ты не проболтался.

— Я знаю.

На следующее утро Гарри сопровождал секретаря посольства на встречу с Маэстре, речь опять шла о сертификатах. Молодой переводчик из Фаланги снова был при генерале, и они разыграли сценку, будто тот не говорит по-английски. Маэстре держался по отношению к Гарри подчеркнуто холодно. Хиллгарт оказался прав: обрыв контактов с Милагрос генерал воспринял как пренебрежение. Но Гарри не собирался притворяться и завязывать отношения с дочерью Маэстре, чтобы порадовать шпионов. Наступила пятница, конец рабочей недели. Какое облегчение! По возвращении домой на коврике в прихожей он обнаружил ответ от Софии: всего пара строк — согласие на завтрашнюю встречу, и Гарри подивился тому, как воспарило его сердце.

Кафе было маленькое, яркое и современное. Если бы не портрет Франко на стене за стойкой, оно могло бы располагаться в любой точке Европы. Гарри пришел немного раньше, но София уже была на месте — сидела в глубине зала с чашкой кофе. На ней было немного заношенное длинное черное пальто, которое он видел в тот день, когда привел домой Энрике. Лицо без косметики казалось бледным, как у феи. Она выглядела совсем юной и беззащитной. Когда Гарри подошел, София подняла глаза и улыбнулась.

— Надеюсь, я не заставил вас ждать.

— Я пришла рано. Вы вовремя.

Улыбка у нее был какая-то особенная — открытая и дружелюбная, но и слегка лукавая.

— Позвольте, я возьму вам свежий кофе.

Гарри принес напитки.

— Энрике намного лучше, — сказала София, когда он сел. — На следующей неделе собирается искать работу.

— Другую работу, — криво усмехнулся Гарри.

— О да. Настоящую, если сможет найти.

— А… министерство платило ему во время болезни?

Улыбка Софии на мгновение стала циничной.

— Нет.

— Я принес чек.

Гарри посетил лечебницу и оплатил счет от врача, как и обещал.

— Спасибо. — София аккуратно сложила бумажку и убрала в карман.

— Если возникнут еще какие-нибудь проблемы, я был бы рад помочь.

— Теперь с ним все будет в порядке.

— Хорошо.

— Как я вам написала, вы спасли ему жизнь и мы всегда будем благодарны.

— Мне это было нетрудно.

Гарри улыбнулся, и вдруг слова у него иссякли, он не мог придумать, что еще сказать.

— А что… — София приподняла брови. — Ему нашли замену?

— Слава богу, нет! Меня оставили в покое. Я не такая важная птица, знаете. Просто переводчик.

София закурила, откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на Гарри. Выражение ее лица было вопросительное, но не враждебное и не подозрительное. Она была гораздо спокойнее, чем у себя дома.

— Вы уедете в Англию? На Рождество.

— Рождество… — Гарри рассмеялся. — Я об этом не думал.

— Осталось всего шесть недель. Наверное, в Англии устраивают большие торжества.

— Да. Но я сомневаюсь, что поеду домой, в посольстве много работы. Вы же знаете, какая сейчас ситуация. В дипломатии.

Он удивился, откуда ей известно про английское Рождество. Вероятно, рассказывал тот парень из Лидса, с которым она познакомилась во время Гражданской войны.

У Гарри снова мелькнула мысль: «А были ли они любовниками? Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать шесть?»

— Значит, у вас не получится провести праздники с родителями, — произнесла София.

— Мои родители умерли.

— Как грустно.

— Отец погиб во время Первой мировой. Мать сразу после, от гриппа.

— Да, — кивнула София. — Испания не участвовала в той войне, хотя эпидемия была и у нас. Это тяжело — потерять обоих родителей.

— У меня есть тетки и дядя, а еще кузен. Он держит меня в курсе того, что происходит дома.

— Бомбежки?

— Да. Они случаются, но не такие страшные, какими их здесь рисует пропаганда.

Гарри заметил, что при последних его словах София быстро огляделась, и обругал себя за неосмотрительность. Нельзя забывать: они находятся в стране, где нужно тщательно следить за своими речами.

— Простите, — добавил он.

— Я понимаю. А еще кто-нибудь дома у вас есть? — спросила София. — Жена, например?

Гарри оторопел от ее прямоты:

— Нет. Никого. Совсем никого.

— Простите мне этот вопрос. Я, должно быть, показалась вам нахалкой. Вы, наверное, считаете, что испанские женщины не должны задавать такие вопросы.

— Я не против откровенных разговоров. — Гарри посмотрел в ее большие карие глаза. — На контрасте, в посольстве они вовсе не приняты. Пару недель назад я был на приеме у одного министра из правительства, его дочери исполнилось восемнадцать. Официоз был удушающий. Бедная девочка.

— Я из другой среды, — заметила София, выпустив клуб дыма.

— Да?

— Республиканской. Мой отец и его родители были республиканцами. Для богатых иностранцев Испания — это древние церкви, коррида и женщины в кружевных мантильях, но тут есть и совсем другие традиции. В моей семье к женщинам относились на равных. Меня растили в убеждении, что я ничем не хуже любого мужчины. По отношению к матери отец держался старомодных представлений, но у него, по крайней мере, хватало такта иногда их стыдиться.

— Чем он занимался?

— Работал на складе. По многу часов за гроши, как и я.

— Думаю, семья, с которой я познакомился, когда был здесь в тридцать первом, держалась тех же традиций. Хотя тогда я видел все под другим углом.

Он вспомнил рассказ Барбары про Кармелу и ее ослика.

— Вам, видно, нравились эти люди, — сказала София.

— Да, они были очень хорошие. — Гарри улыбнулся. — А ваши родные, они были социалисты?

София покачала головой:

— У нас были друзья-социалисты. И анархисты. И левые республиканцы. Но не все вступали в какую-нибудь партию. В партиях толковали про утопии, коммунистическую ли, анархическую, но большинство людей хотят только мира, хлеба на каждый день и уважения к себе. Разве не так?

— Так.

София подалась вперед, в упор глядя на Гарри:

— Вы не понимаете, что значил для таких людей, как мы, приход Республики. Мы вдруг стали значимы. Я получила место в медицинской школе. Мне приходилось учиться и работать в баре, но у всех было столько надежд, наконец настали перемены, появился шанс на достойную жизнь. — Она улыбнулась. — Простите, сеньор Бретт, что-то я разболталась. Мне не часто выпадает шанс поговорить о тех временах.

— Не извиняйтесь. Мне так легче понять.

— Понять — что?

— Испанию… —