— Все мы в юности хотим протестовать, — задумчиво проговорила Эмили. — Желаем доказать родителям, что достаточно взрослые. Только потом так хочется побыть маленькими. И понимаешь, что там, позади, все твое счастье… Кстати, знаете, что теперь находится здесь, в бывшем монастыре?

— Нет, а что же?

— Тюрьма. Для врагов режима.

— Надо же!

Артем заметил, что Эмили зябко поежилась.

— Вы замерзли? Может, вернемся?

— Ни в коем случае. Я жду от вас рассказа. О себе, обо всех ваших. Я ведь как уехала тогда, так и не видела никого.

— Хорошо, только сначала вы. Как ваши? Я был удивлен, увидев вас здесь. Честно говоря, думал, что Богдан Аполлонович уедет.

— Богдан Аполлонович убит, Артем. — Она посмотрела на него глазами без слез. Вероятно, все они были выплаканы в свое время. Он заметил, что выглядит она старше своих лет именно благодаря усталой скорби, отпечатанной на лице. Он уже понял, что рассказ ее будет безрадостным. — Папа' расстрелян по подозрению в участии в мятеже. Тогда арестовывали всех подряд. Маме с семьей сестры и детьми удалось бежать, а я болела. Мы с папой остались, нельзя же было рисковать всем… У меня нет никаких известий от них, но я надеюсь, что удалось.

— Что же вы… Как же вы теперь здесь одна?

— Я работаю в одной конторе, секретарем. Ничего, получаю жалованье. Но вы-то как? Как… ваши братья?

— Владимира расстреляли летом восемнадцатого.

— Какая потеря! — искренне воскликнула Эмили. — Поверьте, я очень, очень вам сочувствую!

Артем сморщился, стал искать по карманам папиросы. Вспомнил, что кончились — выкурил ночью на колокольне.

— Алексей воюет. Стал комиссаром, у него все благополучно, мы переписываемся.

— Вот как? Где же он теперь?

— Был на Украине, теперь перебросили в Туркестан. Зовет к себе.

Она слушала, опустив голову. Артем не мог видеть выражения глаз.

— А вы тоже в армии?

— Да, я служу в военном госпитале. Машу, сестру мою, помните? Замуж вышла за Дмитрия Смиренного.

— А Ася? О ней ничего не слышали?

— Как же не слышал! — рассмеялся Артем. — Очень даже слышал. Ася — Алешкина жена. Боевая подруга.

Ресницы Эмили вздрогнули, она подняла глаза. Артем видел, что она пытается улыбнуться. «А ведь она, наверное, голодная», — подумал Артем.

— Эмили, а где вы живете?

Она назвала адрес, Артем повторил про себя.

— Если получится, я забегу к вам перед отъездом в часть. Можно?

— Да, конечно, я буду рада.

— О! Мне пора на вокзал. До свидания!

— До свидания…

Он побежал, на повороте остановился и оглянулся. Она все еще смотрела ему вслед глазами ребенка, которого оставили одного. У Артема больно кольнуло сердце.

Всю дорогу в поезде ему было несколько неуютно от этой встречи. И сквозь разговоры с братом нет-нет да и проступят эти ее жалобные глаза и детские обиженные губы. Чем-то нужно помочь ей…

На станции они наняли подводу и в Любим въехали по Пречистенской дороге. Почти сразу издалека увидели свой дом. У дома в саду возилась мать. Кверху дном лежала их лодка, вытащенная из воды на зиму. Пахло костром, прелыми листьями. Мать увидела подводу, пригляделась, заторопилась к калитке. Сразу бросилось в глаза, как она сдала за последние годы — осунулась, стала сутулиться. И все-таки ясно светились ее глаза при виде явившихся издалека сыновей. В доме все было по-прежнему, как и во времена их беззаботного детства: на стене висит Алешкино охотничье ружье, смазанное, с затянутым куделью стволом, на книжной полке стоят сочинения Некрасова и в рамочке над столом детский рисунок Ивана — «Беседка на Валу».

— А где батя?

— Отец в Предтеченскую церковь с утра ушел. Властям помещение понадобилось под мастерские. Вот, опись составляют.

Братья переглянулись.

— Пойдем, может, помощь нужна.

Артем шагал по городу, в котором не был давненько, и радовался, что внешне здесь ничего не меняется. Город словно застыл во времени, хранил сам себя, берег свое постоянство. Но это было обманчивое спокойствие.

Двери Предтеченской церкви, самой старой в городе, были распахнуты. Отец Сергий стоял рядом со священником, который по описи сверял наличие церковной утвари. Рядом топтались несколько мужчин в штатском, среди которых Артем узнал бывшего соседа Смиренных, псаломщика Юрьева.

— Четвертый крест медный, шлифованный, с распятием по эмали. Обратная сторона гладкая, — называл Юрьев, его помощник отмечал в описи. Названные предметы складывали в большой фанерный ящик. — Священно-богослужебные сосуды. Два комплекта. Звездица серебряная, позлащенная, с изображением Господа Саваофа, чеканной работы. Ковчега напрестольных два. Дароносица для приобщения больных. Кадил два, оба медные.

Артем и Иван подошли к отцу, поздоровались. Отошли в сторонку. Некоторые представители власти решили не дожидаться окончания переписи, занялись своим делом — осмотром помещений. Они заглядывали в престолы, отодвигали снятые со стен иконы, наконец грязными сапогами ступили на возвышение, ведущее к Царским вратам.

Оба священника, краем глаза наблюдавшие за передвижением гостей, изменились в лицах.

— Господа хорошие, — с едва сдерживаемым гневом обратился к ним отец Сергий. — Нельзя ли подождать хотя бы, когда святыни вынесут из храма?

— Ах-ах-ах! — живо обернулся Юрьев. — Мы оскорбили ваши чувства, батюшки? Тогда собирайте свои причиндалы поскорее, уж больно вы возитесь.

— Что вы называете причиндалами? — возмутился отец Иоанн. — Хоругви? Иконы? Побойтесь Бога!

— Мы делаем свое дело так, как полагается, — спокойно возразил отец Сергий.

— Много на себя берете, батюшки. — Юрьев подошел к священникам. — Вам покуда разрешено забрать кое-какой скарб в городской собор, а ведь могло быть иначе. Нарочно, что ли, время тянете?

— Святыни будут перенесены после молебна в присутствии прихожан и священнослужителей. Как положено.

— Крестный ход собираетесь устроить? — покраснел Юрьев. — Накануне славной годовщины Октября?!

— Вам ли не знать церковных правил, — устало вздохнул отец Сергий.

Юрьев возмущенно оглянулся на своих спутников. Но, заметив Артема и Ивана, угрюмо наблюдавших за происходящим, решил сменить тактику и заговорил более-менее миролюбиво:

— Время теперь не то, что прежде, отче. Народ в большинстве своем понял, что Бога нет. А дети, рожденные после Октября, и вовсе не поверят вашим сказкам о Боженьке. К чему все ваши потуги, батюшка? Мы с вами оба понимаем, что дни религии сочтены.

— Чуткую душу не обманешь, — негромко возразил отец Сергий.