— Генерал? С осмотром? Совсем сдурел? Тебя послушать, так у нас все руководство в «Саламандрах». Иди, предъявляй обвинения.

— Кстати, — встрял в разговор следователь прокуратуры, — наше тоже.

— Что? — набычился Лапочкин.

— Ав «Саламандре» ходит, — не пытаясь скрыть улыбку, сказал следователь. — Это же обувь не простая, а номен-кла-тур-ная!

— А я так и думал, — неожиданно спокойно и уравновешенно заметил Вашко, чиркая карандашом в блокноте. — Жорик, что у нас там с урной?

Похоже, протерли.

— Вот и славно! Спасибо тебе… Женя, урну в авоську и домой — в контору, есть одна мыслишка. Надо проверить!

— Вспомнили? — с надеждой в голосе поинтересовался Лапочкин. — Видели ботинки?

— И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет… Так, пока лишь одни предположения. — Он посмотрел на сетку в руках Евгения и опешил: — Ты чего, сдурел? Заверни ее в газетку! Кстати, об инъекторе… Ты обещал показать. Где эта чепуховина? Не думаю, что это нужно, но раз достал.

14. ПОЗДНЕЕ ПРОЩАНИЕ

Ирина Сергеевна едва поспевала за размеренным и крупным шагом Вашко. Они шли по хрустящему снегу меж запорошенных могил. Аллея под сенью громадных черных деревьев, потерявших листву, была тиха и пустынна. Женщине было зябко, она все время куталась в пушистую, покрывшуюся от дыхания легким инеем, шаль. Миновав поворот расчищенной дорожки, они свернули у серого от старости мраморного ангела, и справа от них потянулась длинная кирпичная стена со множеством фотографий.

— А почему вы выбрали именно Введенское кладбище? — голос женщины срывался от частой ходьбы.

Вашко остановился, подождал пока она нагонит его.

— Как вам сказать… Отнюдь не из-за престижности. Мне было проще устроить дело здесь. А что, другие лучше? Это почти центр.

— Да, да, конечно, — быстро согласилась она. Нас ждут?

— Обещали…

Они молча шли довольно быстрым шагом еще несколько минут вдоль стены колумбария, пока вдали, за очередным изгибом, не показались стоящие у высокой серебристой ели, покрытой от корня до макушки рыхлым снегом, несколько человек, одетых по-рабочему: в ватниках, ушанках, валенках.

Приблизившись к ним, Вашко поочередно поздоровался с рабочими, а Ирина Сергеевна с интересом принялась осматривать окрестности.

— Здесь действительно хорошо, — вырвалось у нее, — ему будет спокойно!

— Ейный папаша? — полюбопытствовал рабочий с заиндевевшими от мороза седыми бровями. — Вы, барышня, не беспокойтесь. Здесь место, что надо. Петрович сам выбирал!

— И суседство доброе, — заметил его товарищ. — Гляньте, рядом с одной стороны генерал, с другой — артистка. Кампания, что надо. Мы енто самое местечко для ба-а-альшого чина берегли. Скажите спасибо Иосифу — токма для него и старались.

— Да чего там, — немного смутился обычно невозмутимый Вашко. — Все готово?

— Полный порядок! Даже фотографию приладить успели. Глянь! — они отодвинули от стены прислоненную к ней плиту, по которой золотистыми рельефными буквами шла четкая надпись: «Иван Дмитриевич Тушков». И больше ничего — ни года рождения, ни года смерти.

Ирина Сергеевна достала из сумки урну и передала пожилому. Тот сбросил на снег варежки, такие же толстые, как и у его товарища, бережно обхватил ее руками и, приподнявшись на цыпочки, задвинул ее в нишу. Поставив ее, покрутил, стараясь придать некую красоту, затем сдернул с головы шапку. Его примеру последовали остальные.

— Царствие небесное! — отчетливо произнес старик. — Видать, хороший был мужик. Давайте попрощаемся!

Все присутствующие замерли, пораженные одновременно значимостью и прозаичностью происходящего. Ветерок едва заметно кружил, опуская на землю легкие невесомые снежинки.

— Взяли! — старик-рабочий, кряхтя, взял с земли плиту и поднял ее на уровень груди. — Черпани раствору-то в ведра, — толкнул он локтем приятеля. — Не жалей…

Некоторое время сухие постукивания мастерка были единственными звуками, нарушающими окрестную тишину, но тут из-за спины откуда-то донеслись всхлипы: плакала Ирина Сергеевна. Никто не пытался ее утешать, все понимали, что любые слова бесполезны. Утерев кончиком шали повлажневшие глаза, женщина дождалась, когда рабочие, скинув в сторону излишки раствора, отошли к ели, подошла к квадрату гранитной плиты и долго вглядывалась в снимок, протирая стылый портрет жаркой ладошкой.

Назад они шли медленно.

— Вы, Ирина Сергеевна, не забыли о моей просьбе?

Она подняла на него задумчивый взгляд.

— А? О просьбе? — Она принялась что-то искать в кармане. — Сейчас, как только вернусь домой, еще раз обзвоню всех. Все сделаю, как договорились!

— Хорошо. Я сейчас вас покину и заскочу в одно место. Приеду к шести. Если успею, значит, вместе со всеми. Нет — немного опоздаю. Деньги у вас есть?

— Кстати, о деньгах, я хотела посоветоваться с вами. Тут вчера произошло одно событие, которое ставит меня в несколько неудобное положение..

— Что такое? — Вашко смотрел на нее, начиная догадываться, что она скажет.

— Вечером зашел мужчина, примерно одних лет с отцом.

— С бородой?

— Вы его знаете? Он был не один, а с женщиной — наверно, дочка. Очень похожа… Ну, там соболезнования, цветы, а потом… положил на стол конверт. Говорит, что отцовский приятель. Путано, правда, говорил, смущался, сбивался. Дочка объяснила, какой-то долг. Не знаю — брать или нет.

— Сколько.

— Деньги немалые — полторы тысячи.

Вашко отвел глаза в сторону. Ему стало ужасно неловко.

— Это, действительно, долг?

— Да, — хрипло выдавил Вашко. — Это на самом деле деньги отца. А что они сказали еще?

— Мол, похороны — дело дорогое… Поминки опять же…

— Ну, и оставим этот разговор. Эти двое, кстати, тоже есть в списке — не забудьте пригласить их. Пусть помянут. Ему на хороших людей не очень везло. Ну что, давайте прощаться? — Он протянул руку. — До шести! Извините, вынужден исчезать — иначе не успею закончить дела. Приглашайте всех по списку. Отказов, полагаю, не будет — не тот повод. Извините, мой автобус, бегу…

…Комната была полна цветов, а на телевизоре стояла большая фотография Тушкова, перетянутая по углу черной матерчатой лентой. Ирина Сергеевна, готовившаяся к поминкам, долго перебирала альбом с фотографиями и нашла для пересъемки лишь этот кадр. Тушков с телевизора смотрел на присутствующих в комнате, которые пока располагались кто на стуле, кто в кресле.

— Это сколько же ему здесь лет? — сняв очки и вглядываясь в фотографию, поинтересовался «дипломат». — Не помню его таким… Наверно, еще до прихода к нам?

— Не знаю, — заметил стоящий рядом с ним Уланов. — Давайте спросим Ирину Сергеевну.

Корнеева, услышав свое имя, тотчас вышла из кухни с большим дымящимся в руках блюдом.

— Я как раз заканчивала институт. Видимо, начало семидесятых… Мы тогда приехали с Кавказа. Видите, какой он загорелый?

— Думаю, Ирочка, ты ошибаешься, — заметил, вставая из-за стола Бачко. — Скорее, конец шестидесятых… Мы тогда еще часто встречались —