В те годы в письмах к своим британским друзьям Айер говорил, что самый главный термин, который, по мнению членов кружка, указывает на злоупотребление, – это «метафизическое». К Витгенштейну здесь относились, если не как к богу (что было бы метафизическим), то «как ко второму Пифагору».[502] Айер на протяжении всей своей жизни думал, что не существует «непознаваемой области скрытых вещей» или сущностей – такая идея была просто бессмысленной для него, как и для других членов Венского кружка. Его знаменитая книга «Язык, истина и познание» начинается с популярного изложения идей Венского кружка для англоязычного мира (он писал это летом 1933 года), где, в частности, он стремится «продемонстрировать невозможность метафизики».

Вначале он нападает на метафизический тезис, согласно которому философия есть познание реальности, превосходящей сферу науки и здравого смысла.[503] Мы ничего не можем знать о свойствах или даже просто о существовании тех вещей, которые находятся за пределами эмпирических фактов. Невозможность трансцендентной метафизики – это предмет логики. В тот момент люди еще не могли узнать, есть ли горы на дальней от нас стороне луны, но в принципе этот факт подлежал верификации. В то же время «Абсолют, участвующий в эволюции и прогрессе, на что он сам неспособен», есть вещь не подлежащая верификации в принципе. Мы не можем себе представить такое наблюдение, которое бы могло проверить такую гипотезу.[504] Большинство утверждений могут быть лишь весьма вероятными: «мышьяк ядовит», «все люди смертны» – мы не можем установить, что это всегда верно для бесконечного числа случаев. Подобным образом и высказывания о прошлом могут быть только в высокой степени вероятными утверждениями.

Между ложным и бессмысленным существует разница, хотя из-за нашего языка здесь часто возникает путаница. Так, утверждения «единороги – выдумка» и «собаки верны» выглядят похожими, но выдуманные предметы, такие как единороги, не обладают каким-то особым существованием, «чтобы быть реальными в каком-либо неэмпирическом смысле». Тот факт, что вещь может стать предметом в предложении, не означает, что она существует.

Айер утверждает, что важнейшие этические концепции не поддаются анализу, потому что «нет критерия для оценки ценности суждений, которые их составляют». Это объясняется тем, что на самом деле это псевдоконцепции. Говоря: «Ты поступил дурно, украв эти деньги», – я только лишь говорю: «Ты украл эти деньги». К этому только лишь добавляется нравственное неодобрение. «Это все равно что сказать: «Ты украл эти деньги», – особым тоном голоса… Утверждения, содержащие моральную оценку, есть чистое выражение чувств, которое не подпадает под категорию истинного или ложного».[505]

Кроме того, «не может быть никакой этической науки, если понимать под этической наукой разработку «истинной» нравственной системы». Один из важнейших мотивов нравственного поведения, говорит он, есть страх, осознанный и бессознательный, страх навлечь немилость бога или страх вызвать враждебное отношение к себе общества.[506] «Вот почему [нравственность] представлена в виде «безусловных» повелений. Отчасти их определяет забота общества о своем благе. Именно поэтому альтруизм везде предпочитают эгоизму».

Рассматривая вопрос о возможности религиозного познания, Айер говорит: «Если вывод о существовании бога можно подтвердить точными фактами, тогда эти предпосылки абсолютно точны. Но мы знаем, что ни одна эмпирическая предпосылка не может быть чем-то бо́льшим, нежели просто вероятность. Для логики только априорная предпосылка логически точна. Но мы не можем судить о существовании бога на основе априорной предпосылки… Отсюда следует, что невозможно доказать существование бога. Здесь существует распространенное непонимание того, что существование бога, скажем бога христиан, доказать невозможно в принципе. Но это положение несложно подтвердить. Если бы существование данного бога было вероятностью, тогда предположение о его существовании было бы эмпирической гипотезой… Но на самом деле это невозможно. Некоторые утверждают, что повторяющиеся явления в природе достаточно убедительно свидетельствуют о существовании бога. Но если утверждение «бог существует» говорит лишь о том, что в некоторых явлениях можно наблюдать определенные закономерности, то утверждение о существовании бога было бы равноценно утверждению о закономерностях в природном мире, «но ни один верующий не согласится с тем, что все сводится лишь к этому». Он скажет, что, говоря о боге, подразумевает некое трансцендентное существо… В таком случае «бог» есть метафизический термин. А если «бог» есть метафизический термин, то мы не можем говорить о существовании бога даже как о вероятности. Потому что, сказав «бог существует», мы делаем метафизическое высказывание, которое не может быть истинным или ложным… Это касается также атеистов и агностиков. Утверждение атеистов «бога нет» в равной степени бессмысленно».

Таким образом, утверждения теиста не могут быть правомерными, но их в равной степени нельзя назвать безосновательными. Поскольку теист ничего не говорит о нашем мире, его невозможно обвинить во лжи. «Только тогда, когда теист говорит, что существование трансцендентного бога есть истинная гипотеза, – замечает Айер, – мы с ним не согласимся».

«Что касается свойств бога, – продолжает он, – то у нас есть слово для обозначения его «личности», но коль скоро предложение, где оно употребляется, недоступно для эмпирической проверки, нельзя сказать, что это слово символизирует хотя бы что-нибудь. Это прямо относится к слову «бог», когда оно указывает на трансцендентный объект. Само наличие такого существительного питает иллюзию о том, что есть реальное нечто, соответствующее этому слову, или хотя бы что его бытие возможно. И только тогда, когда мы рассматриваем атрибуты бога, мы можем понять, что слово «бог» не соответствует чему-либо реальному… То же самое можно сказать о душе и загробной жизни…[507] Часто нам говорят, что природа бога есть тайна за гранью способности человека ее понять. Но это равноценно утверждению о ее принципиальной непонятности, а непонятное нельзя описать осмысленно. Нам говорят, что бог есть предмет веры, а не разума. Это равноценно утверждению о том, что существование бога есть предмет веры, поскольку его невозможно доказать. Если мистик признает, что видит нечто не поддающееся описанию, нам надо принять, что он говорит бессмыслицу, описывая свое видение… Ссылки на религиозный опыт нас обманывают. У людей бывают религиозные переживания – этот факт интересен с психологической точки зрения, но из него ни в коей мере не следует факт наличия религиозного познания, как из нравственных переживаний не следует факт существования знания морального. Теист, как и моралист, может думать, что это когнитивный опыт, но пока он не сможет сформулировать свое «знание» в виде предположений, доступных для эмпирической проверки, мы можем уверенно сказать, что он лишь обманывает сам себя».[508]