На хорошей машине. Жаик приезжал за Жекой на джипе. “Черный”сказала Ларфа. Тот и не тот. Тот и не тот. Жаик был азиатом, но только не сшироко поставленными миндалевидными глазами, как, например, у Адика Ованесова,а с узкими ощетинившимися бойницами век. Азиат. Черный.

Тот и не тот.

Вот ты и попался, Жаик.

Несколько секунд я прислушивалась к звону в голове.Эпизодический персонаж, благополучно выкинутый мною из головы, всплыл впоследнем действии и сместил все акценты пьесы. Если исходить из браслета,который я держу сейчас в руках, Жека понравилась казаху. Понравилась настолько,что оказалась новой владелицей браслета. Как он оказался на собаке — другойвопрос, абсолютно сейчас неважный. Важно совсем иное: встречалась ли Жека сЖаиком после смерти его хозяина и к чему привели эти встречи.

Что случилось с Жекой, я знала, но что сейчас поделываетЖаик и когда он видел мою несчастную подругу в последний раз? И почему он ниразу не объявился, почему не присутствовал на похоронах, и как ему удалось такнезаметно прошмыгнуть в дверь Жекиной жизни?..

Щеки мои горели, а по телу разлилось странное покалывающеетепло: я жаждала ответов немедленно. Поднявшись с пола, я сунула браслет вкарман, подхватила изможденного войлочного пса и тонкую стопку одежды.

Больше мне нечего делать здесь. Ай да Ларфа, блокадныйцербер, лукавая старуха, моя Кассандра, моя Ариадна, мой падший ангел — именнотак называла старуху Жека. Ее вздорность и глухая нелюбовь к представителямзакона дали мне в руки неожиданные дополнительные козыри. Нужно не бытьнеблагодарной сукой, а как-нибудь заглянуть к ней еще раз.

Когда все выяснится окончательно.

Нагрянуть в гости с трехтомником “Гитлер”. Или с “Последнимидневниками Геббельса”. И купить что-нибудь к чаю. Диабетическое.

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я зашла в комнатук Ларфе.

— Ну что, взяла?

— Да, прихватила кое-какие вещи. Детские. Я пойду,Лариса Федоровна.

— Иди-иди.

У самого порога она остановила меня.

— Где похоронили саму-то?

— На Ново-Волковском.

— Ну что ж, место хорошее. А от меня не дождутся.Только крематорий, Катерина. Кре-ма-то-рий! Чисто, красиво и — главное —быстро. И тебе советую.

Я пообещала подумать и выскользнула из дома.

…На веранде по-прежнему стояли уже увядшие хризантемы. Яприсела на мокрую от недавнего дождя скамью, вытянула ноги и прикрыла глаза.Сегодня удачный день. Самый удачный за последнюю неделю, как ни кощунственноэто звучит. Теперь я знаю больше, чем кто-либо. Браслет Жаика закольцевалЖекину смерть, и я впервые почувствовала облегчение. Этот чертов браслетпоявился на даче не просто так: вряд ли Жаик потерял его. А если бы дажепотерял, Жека бы непременно его вернула. Она, с ее вызывающей честностью,вернула бы даже булавку. Остается только одно — он действительно подарил егоЖеке. Единственной девушке, которая ему понравилась. Но почему тогда он не былна похоронах? Почему не проявился за все эти дни?

Жаик.

Тот и не тот.

Мертвый город Остреа не прошел для меня даром.

Наевшаяся мистики по самые помидоры, как сказал бы Лавруха,я теперь во всем была склонна видеть знаки и символы. Ларфа с ее старческойлукавой метафоричностью совершенно неожиданно для меня дала определение нетолько Жаику, но и всей ситуации.

Тот и не тот.

То и не то.

С самого начала, с Жекиного отчаянного телефонного звонка в“Валхаллу”, все было тем и не тем. Мертвый Быкадоров, выдававший себя за живогов кресле Жекиной спальни. Кусок доски пятивековой давности, выдававший себя заубийцу. Я сама, выдававшая себя за оживший портрет на даче у Гольтмана.Лавруха, выдававший себя за хозяина картины. Херри-бой, выдававший себя захранителя Ключа. Остров, выдававший себя за логово Зверя. Телохранитель Жаик,выдававший себя за пылко влюбленного… Список можно было продолжать. Всеучастники истории рано или поздно примеряли на себя новые маски и так иноровили обмануть друг друга. Дурацкий маскарад, застывшие фигуры. Но междуними, под одной из масок, прячется убийца Жеки. И, возможно, не только Жеки.Теперь я была просто уверена в этом.

Марич прав. Никто не станет из-за жалких пятисот долларовперевозить труп, завернутый в ковер, в багажнике машины, каждую минуту рискуяжизнью. Кто-то убил Жеку, потому что хотел убить именно ее. Быть может,разгадка кроется в ее последнем телефонном звонке.

Я отщипнула от хризантемы несколько лепестков и всевспомнила. Если отбросить помехи на линии, смысл ее звонка сводился кследующему: она хотела поговорить со мной, потому что увидела что-то в особнякеТитова. Что-то ужасное…

Ужасное.

Именно это слово я тщетно пыталась вспомнить все это время.И все же оно было вырвано из контекста. Возможно, ужасным было не само событие,иначе Жека забила бы тревогу сразу. Ужасным было ее отношение к этому событию.Она могла увидеть нечто незначительное, нечто такое, что показалось ейстранным, не более того. Она даже не зафиксировала это “нечто” в памяти. Итолько потом, вернувшись в город и узнав о смерти Титова, вспомнила о нем исвязала все ниточки воедино. Представшая ей стройная картина ужаснула ее. И онапозвонила мне. Потому что больше звонить было некому. Потому что невозможнопредставить…

Я спрятала голову в колени и заставила себя додумать этумысль.

Потому что невозможно представить себе, что человек,которого ты считаешь близким, может совершить действия, которые приведут ксмерти другого человека.

Да, именно так. Для меня это не было бы потрясением, как нестало потрясением известие о том, что мой любимый Быкадоров оказалсяобыкновенным вором. Но Жека совсем другая. Впрочем, человек не обязательнодолжен был быть близким. Он просто сделал что-то такое, что объясняло внезапнуюсмерть Титова.

Я подняла голову к дырявому, насквозь пробитому бледнымисолнечными лучами небу.

— Что же ты хотела сказать мне, Жека? Что же ты хотеласказать?..

Никакого ответа. Только шорох опавших листьев.

Нет, так я ни к чему не приду. Нужно выбираться отсюда ивозвращаться в Питер. А по дороге заехать в особняк Титова, благо это совсемрядом, пятнадцать минут езды по шоссе. Мой приезд будет выглядеть достаточноневинно: я навестила людей, которых знала некоторое время. Я заехала справитьсяо здоровье Агнессы Львовны. И еще раз переговорить с ней о картине. Да, этобудет самый удобный и все объясняющий повод: поговорить с ней о картине.

* * *

Несколько минут я простояла у закрытых наглухо воротособняка. Никакого движения за высокими стенами, впрочем, так и должно быть.Агнесса вряд ли стала бы жить здесь после смерти сына, а свора телохранителейразбежалась, стоило хозяину умереть. Максимум, на кого я могурассчитывать, — это сторож при доме. Будем надеяться, что он не мертвецкипьян.