обшивка. Затопило кое-какие отсеки. Но вот его неожиданно вынесло, прибило к берегу, к свету, к людям.

В маленьком скрипучем автобусе он с удовольствием вдыхал запахи бензина и просыхающей одежды.

Затопило отсеки гордыни. Зато, кое-что в нем возмужало и закалилось.

Это ее словечко — ладно. Простое и решительное, как взмах руки. Ладно, переживем. Ладно, все будет хорошо.

Она, наверное, и не подозревает, как много значила для него ее убежденность. Душе человека — этой хрупкой субмарине — очень важно знать, для чего подниматься наверх, если там наверху ждут не дождутся, чтобы снова тебя торпедировать.

Никто тебя не торпедирует, сказала она, когда приехала. Вокруг тебя много хороших людей, больше, чем ты думаешь.

Ее лицо ускользнуло от него в этой дорожной тряске. Он закрывал глаза, но она была как снимок издали. А давно ли он плохо видел ее лицо, оттого что оно было близко-близко.

Он всматривался в смутные росчерки летящей дороги, на которую накладывались оконные переплеты и едва заметные силуэты пассажиров. Перед машиной шел косяк света от фар, на него натыкались придорожные деревья, столбы и редкие люди в блестящих плащах.

Автобус часто останавливался. Выходили и входили пассажиры, трясли зонтиками, ругали пропащее лето. Шофер подтягивал ручку дверей, заворачивал ее до отказа вперед, и скоро вздрагивало чрево автобуса, набитое счастливыми людьми.

Впереди пестрая бабка, молчавшая до сих пор, отогрелась, ткнула товарку в бок:

— Слышь, разбираться-то стали городские, бирюкраты, дьявол их. Намедни маслом торговала я на базаре. Оборучь вот торгую с бабами, у них берут, а у меня нет. Грю одной дамочке, которая нос от меня воротит: «Свежее масло — дух радуется, ну!» А она грит: «Ты, бабка, в ночном горшке масло продаешь…» «Ну и что же? — я уж тут из лиха ей закричала. — Горшок-от под кроватью не стоял — вот те крест!» Да нет, где там! Так и не продала масло, пока другую посуду не нашла.

Золотарев поднял глаза и увидел Володю Басова.

Он стоя читал книжку, свободной рукой рассеянно ловил над головой ручку, когда автобус встряхивало.

— Как поживает говорливая теща? — негромко спросил Андрей.

Басов оторвался от книжки, удивленно уставился на Золотарева:

— Ондря?

Он потянулся через головы сидящих, пожал руку Андрею цепко и радостно. Протиснулся к нему сквозь неуступчивый проход.

— Будьте добры, пересядьте на мое место, — предложил Андрей своему соседу — монолитному человеку с пухлым портфелем.

— Продует! — отрезал монолит.

— Освежит, — поправил Золотарев снисходительно. Ему стало весело.

— Меня уже освежили… в парикмахерской.

— И в ресторане…

— Да, — припомнил монолит и испуганно повернулся к Андрею, — а что, воспаряет?

— Разит! — уточнил Золотарев.

— Продует! — поежился сосед, однако привстал и пропустил Золотарева.

Басов спрятал книжку в маленький чемоданчик.

Вцепившись в плечо неожиданного своего попутчика, потребовал:

— Рассказывай!

Андрей коротко рассказал, как сегодня утром ему сообщили, что дело прекращено. Бортхирург кивал, изредка переспрашивал, а когда Золотарев кончил, он не моргнув предложил выпить по этому случаю на автовокзале.

На остановке шумно вошла женщина с большим чемоданом. Когда автобус тронулся, она громко и ворчливо сказала:

— Молодой-то была, чемоданы за меня мужички таскали, а вот старухой стала — самое время, чтоб какой завалященький помог чувалы нести, ан нет, сама таскаю.

И уселась на чемодан в проходе.

— Это уж да! — поддержала какая-то, утонувшая в мешках. — У меня вон в деревне сколько сродствия, а не то, так в свойстве кто, а небось не помогут…

— Куда вызывали? — спросил Андрей.

— Опять в Знаменку. Желудочное кровотечение. Ответил, как был задан вопрос — не вдаваясь в подробности. Убрал рукой волосы со лба, засмеялся:

— Закончил операцию и сразу на вокзал. У кассы вспомнил, что нет ни копейки денег. А поезд уже стоит. Сел в вагон без билета. Думаю — знают меня тут. Медицина, понимаешь, у всех на глазах, как пуп на животе, приметна. Может, оно и так, только меня все-таки высадили на следующей станции. А дождь идет. Я вот в одной рубашке. В следующий раз из чувства недоверия к метеослужбе надену валенки и чесучовый костюм. Ну вот. На автостанции кассирша знакомая оказалась — оперировал ее. Дала мне десять рублей взаймы.

Андрей негромко чертыхнулся.

— Ты что-то сказал? — наклонился к нему Басов. Тот потрогал подсыхающие волосы, кивнул:

— В общем-то сказал, только про себя.

— Опубликуй!

— Ну что? Во-первых, у меня в больнице лопнула водопроводная труба.

Басов поставил чемоданчик на колени Золотареву и поправил мокрый ворот рубахи.

— Ну и заботы у вас, главных врачей!

— Забот хватает, не меньше, чем у бортхирургов. Иногда утром проснешься с заботами, а ночью с заботами не заснешь. Меня удивляет, что при нашей системе здравоохранения так много зависит от «пробойности» главного врача. И слова-то какие появились: пробить, достать, вырвать, обговорить. Вот приеду в город, буду пробивать и доставать, а облздрав будет обговаривать…

Золотарев невесело посмотрел на Володю. Тот взял свой чемоданчик и ответил со скрытым одобрением:

— Ты все такой же, Ондря.

Было уже довольно поздно, когда они остановились у автовокзала. Покрикивая и переругиваясь, схлынул народ, рассеялся по площади. Они обошли несколько машин с настороженными зелеными глазками. Кафе было открыто. Дымно, но малолюдно. На полках буфета невозможной красоты бутылки с закупоренными в них добрыми джиннами. Они сели за столик, где двое потягивали пиво.

— Что будешь пить? — спросил Андрей.

— Как-то не задумывался над тем, что я пью, — признался Басов.

Заказали коньяку и какие-то фирменные котлеты — удочка, на которую ловятся все проезжие.

Один из соседей, подвижной седеющий мужчина, отодвинул свою кружку и обратился к Андрею.

— Скажите, — постучал пальцем по краю тарелки, — есть какая-нибудь разница между рестораном и кафе?

— Это из серии этих самых загадок? — поинтересовался Володя.

— Нет, в самом деле, — обиделся мужчина.

Второй сосед был хмур и говорил мало. Он глотал пиво и ронял редкие слова, будто скупо отсчитывал медяки: звяк-звяк, пять — десять, звяк-звяк, молчание — золото.

— Дерьмо, — сказал.

— Что? — удивился веселый собутыльник.

— Всё, и погода, и ресторан, И повара тоже.

Молчаливый кивком подозвал официантку, расплатился и вышел с видом человека, уставшего болтать.

Заведение выглядело лениво. Заходили робко, оглядывали потолки и стены, словно в храме с любопытными фресками. Усаживались бочком за ближними столиками. Выходили с трудом, помянув недобрым словом мерзкую погоду и грязь на улицах. Официантки что-то медлили, переговаривались у буфета. Трое из них, образовав круг, по очереди примеряли босоножки: «Какая прелесть, вот муж получит прогрессивку, а в прошлом году я тоже купила с таким каблучком, бежевенькие».

Басов поднес ко рту рюмку, и его передернуло: за