Не смотря на то, что я нежно относился к Дорис и помнил Антипатра еще карапузом, одного взгляда на повзрослевшего и возмужавшего царского первенца хватило для того чтобы понять: вот с этим – жди беды! Короче, парень не глянулся мне, но, что более важно, произвел приятное впечатление на отца, так как на состязании метал копье дальше Александра и Аристобула, и отличился в конном состязании. Дальше всех и более метко, нежели самые прославленные воины Иудеи и Идумеи, лучше римских легионеров, бросал свое копье царь, которому не было равных в этом искусстве. Кроме того, Ирод превосходно стрелял, причем стрелял сидя на спине скачущей лошади, а это великое искусство и весьма не простое дело и для юноши, царю же без малого

Антипатр явился во время проведения очередных Акцийских игр, и сразу же попросился поучаствовать, быстро догнав непобедимого отца, и почти не отстав от него.

Радости Ирода не было предела, и он попросил сына задержаться подле него в Иудее.

В тот раз вместе с Антипатром не приехала его мать Дорис, но я понимал, что парень держит с нею связь, ежедневно посылая голубей, которых привез с собой из Идумее в изобилии.

Везде и всюду Антипатр старался быть рядом с отцом, поддакивая ему, и нежно улыбаясь братьям, уверяя их в искренней дружбе и безграничной преданности. Уверен, что за спиной при этом он скрещивал пальцы, и плевался, оставаясь наедине с собой.

Честно говоря, я не любил своего зятя Аристобула, да и его старший, и как мне кажется, более талантливый и многообещающий брат Александр, не производил впечатления человека хорошей судьбы. Однажды Береника вся в слезах бросилась на шею Саломеи, сетуя на то, что муж бранит ее кухаркиной дочерью, сетуя, что из-за нее, их совместные дети имеют в своих жилах примесь плебейской крови.

– Он сказал, что когда дядя Ирод умрет, и он или его брат придут к власти, он посадит всех женщин идумейской крови за ткацкие станки, и всех мужчин поставит на должности деревенских старост, потому что, на большее мы не способны. Вот!

Взбешенная Саломея немедленно отправилась к Ироду, требуя достойным образом покарать зятя, и царь действительно имел серьезный разговор с сыном, поверив сестре, так как, всякий знает, никто не станет клеветать на родственника, благодаря которому можно возвыситься. А став женой Аристобула, Береника одновременно с тем сделалась и кандидаткой в царицы, так как перед Аристобулом был только Александр.

Аристобул извинился перед своей теткой, но было видно, что его хасмонейская гордость страдает от необходимости признавать идумейку Саломею, хоть в чем-то равной себе.

Береника, конечно, правильно поступила, что сообщила о происходящем, но только с того дня я начал беспокоиться за жизнь и здоровье дочери, потому как, сделала это она более чем необдуманно, и теперь, находясь подле своего взбешенного разоблачением мужа, была вынуждена терпеть если не его упреки, то колкие взгляды и молчание. Уж лучше бы она подстроила так, чтобы сообщение Саломеи или царю поступило от кого-нибудь из слуг.

В это время, не без интереса, я начал примечать, что Антипатр откровенно ластится к своей тетке Саломее, всячески льстя ей, превознося царя и его братьев, и сетуя на Александра и Аристобула, не видящих никого кроме себя, и не почитающих даже самого царя, коего лично он – Антипатр превозносил точно бога.

С удивлением и некоторой настороженностью я наблюдал за тем, как Антипатр обхаживает мою Саломею, не обращая внимания на то, как это выглядит со стороны. Им нравилось болтать вместе где-нибудь в тенистой беседке, посмеиваясь над последними Хасмонеями, обсуждая игры или театр, в который Саломея последнее время зачастила, так как битвы животных вызывали в ней отвращение, а на гладиаторов, она ходила исключительно, чтобы доставить удовольствие Ироду или своим сыновьям.

Должно быть, кто-то шептал на уши Александру и Аристобулу об их исключительности и богоизбранности, о царской крови, делая их неосторожными в своих разговорах, которые неизменно передавались царю. Подумав на досуге и присмотревшись к свитам обоих братьев, признаюсь, что искал среди них замаскированного «тайных дел мастера», но не без удивления обнаружил жену Александра Глафиру, которая и была причиной возмущений братьев.

Глафира – которая ни разу не назвала нашу Беренику сестрой. Напыщенная, надутая стерва, тратящая драгоценное время не на игры с детьми и ублажение любимого супруга, а исключительно на бесконечные разговоры о своих благородных предках. По отцовской линии, она возводила свое происхождение от Гераклида Темена и по материнской от персидского царя Дария. Неудивительно, что Аристобул завидовал брату, получившему в жены царицу, и горько сетовал на судьбу, давшую ему девушку простого происхождения.

Отмечу, что в Иудее особенно обращают внимание на древность рода, нередко зная своих предков вплоть до времен Авраама. И в свете подобных ценностей, идумеи имеющие в родстве арабских царей, выглядели не лучшим образом.

На основании своего высокого происхождения Глафира требовала к себе уважения достойного царицы, причем не будущей жены правителя, а настоящей и реальной. Она открыто презирала жен царя, которых на тот момент времени было несколько, и все достаточно низкого происхождения, так как любящий красивых женщин, Ирод брал себе в жены женщин, не заботясь об их предках и воспитании, а смотря исключительно на красивое лицо и изящный стан. Но если Малфака, Клеопатра, Мариамна II и Паллада могли молча проглотить обиду, не таковой была Саломея, после признаний Береники считающая племянников своими злейшими врагами, и поклявшаяся извести их подобно прочим Хасмонеям, посадив на престол сына Дорис.

Все эти дрязги были очень печальны, но так уж устроены люди.

С начала царствования Ирода, лицо Иудеи изменилось, почти до неузнаваемости сделавшись завораживающе-прекрасным и одновременно с тем ужасным. На всех горах, везде, где более-менее позволял ландшафт возводились огромные крепости, которые подобно непобедимым стражам нависали над жителями земли, ловя неверное слово, необдуманный жест или самою мысль. Старые хасмонейские крепости были полностью отремонтированы или перестроены, подняты и укреплены. В честь матери он построил крепость, назвав ее Кипрой – крепость над Иерихоном. В честь отца основал новый город Антипатриду[115]. Имя старшего брата Фасаила или как это принято у арабов и эллинов Фазаеля, хранила башня в Иерусалиме, а так же нарек Фазаелидой город близ долины, тянущейся к северу от Иерихона. Я уже говорил о Кейсарии приморской, Себастии. Но что самое невероятное, Ирод строил на деньги своей казны гимнасии в Триполисе, Дамаске и Птолемаиде! Триполис, Берит и Тир получили от него в подарок колоннады, галереи, храмы и рынки, Сидон и Дамаск – театры, Библ – городскую стену, которую он не воздвиг бы на свои скудные средства и через сто, и через двести лет! Лаодакия – водопровод, Аскалон – в котором впервые встретились и полюбили друг друга отец Ирода Антипатр и его мать Кипра – сделался обладателем великолепных купален. Там были прорыты новые колодцы, установлены колоннады. Он мог подарить рощу, насадить лес, или снабдить соседей плодородными землями. По всему миру шла слава о благодетеле Ироде – посланном самим богом мессии, царе, при котором вновь стал возможен золотой век!