студентов, которые, по его мнению, были спровоцированы японцами. Он любил рассказывать о том, как утихомирил толпу студентов в Шанхае. Эта история, возможно, несколько приукрашенная, свидетельствует о вере Ламонта в разум и утонченность как универсальное оружие:

Однажды в середине дня в Шанхае мне сообщили, что группа из нескольких сотен китайских студентов ждет перед моим отелем, чтобы выразить свое неодобрение Консорциуму, побив меня камнями. Я разослал сообщение, предложив лидерам зайти на чашку чая и все обсудить. Поначалу дюжина из них явилась в довольно скверном настроении. Но чай оказался успокаивающим, и как только мне удалось объяснить суть Консорциума, что он призван избавить Китай от самых тяжелых финансовых трудностей и помочь поставить на ноги некоторые государственные предприятия, они с готовностью поняли и согласились сотрудничать.

Верил ли Ламонт, что болтовня за чаем изменила мнение студентов? Скорее всего, нет. Однако эта история говорит о его постоянном преимуществе в противостоянии. Он всегда говорил так дружелюбно и разумно, что обезоруживал своих самых ярых критиков. Никто не мог подманить его, поколебать его самообладание или заставить его отказаться от этого непринужденного, но непробиваемого самообладания.

Ламонт никогда не питал теплых чувств к китайцам и часто отзывался о них пренебрежительно. Вопреки своей обычной сдержанности в таких вопросах, он рассказывал о коррупции и нетерпимости китайцев. В Шанхае он хотел встретиться с доктором Сунь Ят-сеном, главой националистического правительства на юге Китая. Поскольку китайский лидер опасался террористической атаки, если бы он отправился в гостиницу Ламонта, Ламонт посетил его под усиленным полицейским конвоем. Он не увидел ничего выдающегося в докторе Суне, который когда-то учился в школе на Гавайях и был всеядным читателем в библиотеке Британского музея. Повторив вопрос Вильсона о возможности достижения мира между двумя Китаями, Ламонт был шокирован ответом. "Мир между Югом и Севером?" переспросил Сунь. "Да. Только дайте мне 25 миллионов долларов, мистер Ламонт, и я оснащу пару армейских корпусов. Тогда мы быстро установим мир".4 Не меньшее разочарование вызвали у Ламонта и контакты с пекинским правительством. За чаем президент Хсу предложил, что если правительственный кредит не удастся получить, то он может сам предложить кредит в 5 млн. долл.

Докладывая американской группе, Ламонт рекомендовал не предоставлять китайских займов до тех пор, пока север и юг не станут единым государством, с парламентом, способным взять на себя ответственность за предоставление займа. Это была та же проблема, с которой столкнулся первый консорциум банкиров, - нестабильное государственное устройство. Китай так и не выполнил условия консорциума. К 1922 году Ламонт обратился к госсекретарю Хьюзу с вопросом о том, следует ли распустить китайский консорциум. Будучи эрзац-дипломатом, Ламонт хотел продолжать работу не столько из соображений выгоды, сколько из государственных соображений. Но вопрос оказался спорным: китайская группа оказалась мертворожденной. Это не расстроило Дом Моргана, поскольку Япония стала бы его самым выгодным клиентом на Дальнем Востоке, а Китай - лишь досадным фактором в этих отношениях. Вскоре участие Morgan в делах Японии станет настолько глубоким, что лишит Тома Ламонта стимула к возобновлению китайских инициатив.

В отличие от бурного путешествия по Китаю, японский этап его поездки в 1920 г. был гораздо более дружелюбным и стал началом прочной дружбы. Япония уже была известна как "Англия Азии" - наивысшая рекомендация для партнера Моргана, и, поскольку Япония и Америка занимали ведущие позиции на Тихом океане, наступило время для более тесных финансовых отношений. Как и Соединенные Штаты, Япония процветала во время войны за счет, продавая союзникам корабли и предметы снабжения. Ее золотые запасы выросли в сотни раз - такой военный сундук мог впечатлить любого банкира. И если Соединенные Штаты уже были лучшим клиентом Японии, то теперь Япония стала четвертым по величине рынком для американского экспорта.

Политический контекст тоже был благоприятным: в Японии, с которой столкнулся Ламонт, были либеральные элементы, стремившиеся приобщить к делу западных банкиров и открыть страну для новых влияний. На данный момент просвещенные аристократы одерживали верх над милитаристами, а культурные настроения благоприятствовали терпимости, открытости и даже богемности. В японской экономике доминировали дзайбацу - комбинированные торговые дома и промышленные конгломераты, сформированные вокруг основных банков, и они быстро выходили за рубеж. Поэтому, когда Великобритания ослабила свой давний союз с Японией, Вашингтон решил заполнить образовавшийся вакуум.

Том Ламонт и его жена Флоренс были встречены японской элитой: торговыми императорами домов Мицуи и Мицубиси. Культурные и патрицианские, эти семьи были естественным образом привлекательны для человека, столь церемонного и внимательного к стилю, как Ламонт. Один из друзей позже заметил, что Том "просто превзошел японцев". Стремясь познакомиться с новым послом Уолл-стрит, японские бизнесмены принимали его как приезжего монарха. Он восхищался тем, как они в мгновение ока готовят танцовщиц No или "целые группы изящных, танцующих девушек-гейш". Для Флоренции была организована частная экскурсия по двадцатипятиакровому имению барона и баронессы Ивасаки в центре Токио, представляющему собой лабиринт озер, садов и уединенных двориков. Ивасаки были, вероятно, самой богатой семьей Японии и основателями конгломерата Mitsubishi, которому принадлежала крупнейшая в Японии пароходная линия.

Могущество Дома Моргана в 1920-е годы во многом объяснялось его близостью к крупнейшим мировым центробанкам, способностью обеспечивать частные каналы связи между ними. О китайском консорциуме Ламонт беседовал с управляющим Банка Японии Дзюнносукэ Иноуэ - серьезным человеком в круглых очках в черной оправе и с торжественным выражением лица. Возвышенная фигура своего поколения в японских финансах, Иноуэ занимал пост президента Йокогамского банка специй, чей офис на Уолл-стрит являлся фискальным агентом японского правительства. Он дважды становился управляющим Банка Японии и трижды министром финансов. Подобно Бену Стронгу в Америке, Монтагу Норману в Англии и, позднее, Хьялмару Шакту в Германии, Иноуе сделал центральный банк своей страны сильным и независимым выразителем интересов страны. Как и многие другие встречи Ламонта, эта была провидческой. Для представителей Уолл-стрит, которые хотели верить, что справедливость и порядочность возобладают над милитаризмом в Японии, Иноуе был послан небесами. Он был апостолом разумной валюты и сбалансированного бюджета и оставался стойким и мужественным противником милитаристов.

Ламонт завязал еще одну судьбоносную дружбу - с главой конгломерата Mitsui бароном Такума Даном, маленьким, хрупким человеком с мягкими манерами и выделяющимися седыми волосами и усами. Его прозвали "японским Морганом". Свободно владея английским языком и имея диплом горного факультета Массачусетского технологического института, он был не менее интернационален и космополитичен, чем Том Ламонт. Как управляющий директор конгломерата Mitsui и председатель банка Mitsui, он контролировал империю, которая охватывала все отрасли японской экономики. Он контролировал треть японской внешней торговли - 25%