результате в декабре 1934 — январе 1935 гг. карточная система по хлебу, муке и крупе была отменена, вместо коммерческих и нормированных цен были введены единые государственные поясные цены[1714].

«Открытая торговля, — поясняет Малафеев, — была необходимым звеном для отмены карточной системы». Карточная система мешала укреплению хозрасчета, порождала иждивенческие настроения и пайковую психологию. Карточная система создавала благоприятную обстановку для злоупотреблений с ценами, разного рода спекулятивных махинаций и комбинаторства, наносивших большой вред. «На спекулятивно-рваческий путь становились не только отдельные торгующие организации, но и целые хозобъединения», вплоть до Наркомлегпрома СССР[1715]. Кроме этого, само содержание карточной системы обходилось недешево, всего по СССР свыше 300 млн. руб. в год[1716].

«Экономические отношения трудящихся города и деревни к государству и друг к другу переводятся на денежный язык, — приветствовал отмену карточной системы Троцкий, — Рубль оказывается орудием воздействия населения на хозяйственные планы, начиная с количества и качества предметов потребления. Никакими другими путями нельзя рационализировать советское хозяйство»[1717].

Однако введение денежных расчетов не изменило самой структуры планового хозяйства и приоритетов ускоренного индустриального развития, что, несмотря на повышение общего уровня благосостояния, сохраняло и временами даже усиливало явления «товарного голода». А неудовлетворенный спрос всегда порождает спекуляцию, поэтому она сохранялась и во второй половине 1930-х годов, претерпев при этом, по словам Е. Осокиной, «качественные изменения» — приобретя организованный характер[1718].

Примером мог служить структурированный «синдикат предпринимателей» в Одесской области. Прибыль отдельных его участников составляла более 30 тыс. рублей в месяц (зарплата наркома в конце 30-х годов не превышала 40 тыс. рублей в год)[1719]. Но настоящими подпольными миллионерами становились не предприниматели-производители, а государственные торговые работники. В 1938 г. растраты и хищения только в торговле Москвы составили 12,5 млн. рублей; а в рамках всей страны за первую половину 1940 г. — 200 млн. рублей[1720]. Борьба со спекуляцией, в существовавших условиях, могла только сдержать ее распространение, но не уничтожить совсем.

* * * * *

Сталинский путь развития, приходят к выводу, подводя итог, представители современной либеральной экономической мысли Мау и Стародубровская, был вызван к жизни «одновременным резким обострением трех групп противоречий: Во-первых, это противоречия, типичные для периода ранней индустриализации, они отражают сложности преобразований в огромной крестьянской стране и диктуют необходимость того или иного, но достаточно радикального, решения аграрного вопроса. Во-вторых, это противоречия догоняющей индустриализации в глубоко отсталой стране, они требуют мобилизации финансовых ресурсов для проведения быстрой модернизации, активного перераспределения ресурсов из традиционных отраслей хозяйства в новые промышленные сектора экономики. Наконец, в-третьих, это противоречия, связанные с тем, что кризис ранней модернизации в России наложился на формирование предпосылок кризиса зрелого индустриального общества (Великой Депрессии)»[1721].

Коренной перелом

Мы нашли пути решения важнейшей проблемы сельского хозяйства — проблемы его товарности, над которой мы бились в индивидуальных хозяйствах без особенно больших успехов.

Г. Каминский, председатель

Колхозцентра, 1929 г.[1722]

Трудности с хлебозаготовками объясняются не «ошибками», приходил к выводу летом 1928 г. Сталин, а «прежде всего и главным образом, изменением строения нашего сельского хозяйства в результате Октябрьской революции, переходом от крупного помещичьего и крупного кулацкого хозяйства, дававшего наибольшее количество товарного хлеба, к мелкому и среднему крестьянскому хозяйству, дающему наименьшее количество товарного хлеба»[1723].

Резкое падение товарности сельского хозяйства произошло еще во время Первой мировой войны: тогда, при наличии рекордных урожаев, гарантировавших избыток хлебов, неожиданно, — отмечал видный экономист Н. Кондратьев, — «количество товарного хлеба резко сокращается» в 1914 г. до 73 %, а в 1915 г. до 49 % от уровня 1913 г.[1724]. В 1916 г. видимые запасы главных хлебов оказались почти в 4 раза ниже показателей 1914 и 1915 гг.[1725], т. е. общая товарность хлебов упала до 8–10 %.

Это падение было вызвано не только сокращением производства помещичьих хозяйств, являвшихся основными поставщиками товарного хлеба, но и полунатуральных крестьянских, которые с ухудшением внешних — рыночных условий просто замкнулись сами в себе. «Деревня, — отмечали этот факт «Известия по продовольственному делу» (печатный орган министерства продовольствия), — отрывается от города, как бы замыкаясь в натуральном хозяйстве»[1726].

Во время Первой мировой «крестьянские хозяйства России, — приходит к выводу британский историк С. Бродберри, — вели себя подобно нейтральным торговым партнером», таким же каким были Нидерланды для Германии»[1727]. По словам другого исследователя — Мейендорфа, в России, во время мировой войны, произошло «отделение русского мужика из экономической ткани нации»[1728]. Именно сокращение товарного хлеба, стало одной из основных причин голода в городе и армии, что в конечном итоге привело к «Хлебному бунту», с которого началась февральская революция 1917 г.[1729]

С отменой мобилизационных мер военной поры и введением НЭПа, производство хлебов достигло довоенного уровня уже в 1924–1925 гг., однако их товарность оставалась в два раза ниже: 14–15 % в 1927–1928 гг.[1730], против 33–34 % в 1910–1913 гг.[1731] Причина этого заключается в том, повторял Сталин, что «мелкое крестьянское хозяйство не в силах принять и освоить новую технику, не в силах поднять в достаточной степени производительность труда, не в силах увеличить в до статочной мере товарность сельского хозяйства»[1732].

«Ход развития сельского хозяйства на примере Украины замечательно ярко иллюстрирует, что при всех хороших условиях, при прекрасной активности бедняцко-середняцких масс деревни все же мы видим, — подтверждал в 1929 г. ген. секретарь ЦК Украины С. Косиор, — что на базе индивидуального хозяйства невозможно поднять сельское хозяйство в отношении товарности на ту высоту, которая была в сельском хозяйстве в довоенное время, при помещичьем и кулацком строе»[1733]. Решение проблемы, указывал Косиор, дают колхозы, которые обеспечивают товарность в среднем в 43–45 %, а «крупные колхозы дают 60 и 70 %», это «уже уровень товарности старого помещичьего хозяйства»[1734].

Переход к этапу индустриализации, был невозможен без резкого увеличения товарности хлебов, что не оставляло выбора: «Решение продовольственной и сырьевой проблемы может быть обеспечено только на базе укрупнения сельского хозяйства, — отмечал в 1929 г. Калинин, — А в наших условиях, какое может быть укрупнение? Только колхозы, совхозы…»[1735]. Единственный выход, подтверждал Сталин, лежал в ускоренной организации колхозов и совхозов, которые в 1927 г. показали в 2 раза более высокую товарность, чем даже кулацкие хозяйства (Таб. 19)[1736].

Таб. 19. Производство хлебов, млн. пуд. и товарность в 1927 г.[1737]

В 1924/1925 гг., по данным ЦСУ, 4 % деревенской верхушки давали 30 % товарного хлеба, 14 % — 61 %; 49 % — 11 %, а 37 % крестьянских хозяйств хлеб