почти 680 тыс. чел.[1782] «Политический замысел («ленинсокого набора»), — утверждал Троцкий, — состоял в том, чтобы растворить революционный авангард в сыром человеческом материале, без опыта, без самостоятельности, но зато со старой привычкой подчиняться начальству»[1783].

Основной целью «ленинского набора», как указывал сам Троцкий, был отход от левых международных идей «мировой революции», и переход к решению национальных задач — построению социализма в отдельной стране[1784]. Победу Сталина подтвердил августовский 1924 года Пленум ЦК, на котором Сталин попросил освободить его от должности Генерального секретаря[1785], но все делегаты единогласно, в том числе Троцкий, Каменев и Зиновьев, выступили за сохранение Сталина на этом посту.

Однако переломным стал 1925 год «наша революция явно собралась перешагнуть через какой-то рубеж, — отмечал тогда Зиновьев, — Почти физически слышны шаги истории. Кончается глава, — начинается новая»[1786]. В тот год вопрос о власти стал основным на XIV съезде партии:

«Я ставлю перед собой вопрос, — говорил на нем делегат от Семипалатинска Голощекин, — и, вероятно, каждый из нас должен поставить его, — с чем мы пойдем на места, что мы скажем о том, чем занимался съезд? Если мы придем и скажем, что мы пять дней обсуждали, что такое госкапитализм, что такое нэп, нам рядовой член партии не поверит, что это серьезно…». Что основное, чем мы занимались? — «Я утверждаю: основное состоит в том, что мы имеем кризис в руководящей части нашей партии, кризис Политбюро. Это — угроза для всей нашей партии. Вот в чем суть и вот почему XIV съезд пять дней посвящает и вынужден посвятить этому вопросу»[1787].

Центральным вопросом съезда стало возвышение Сталина: «тов. Сталин является, — я это утверждаю, — заявлял на съезде Ворошилов, — главным членом Политбюро»[1788]. Сталин стал главным потому, отвечал Сокольников, что он «с одной стороны, является членом Политбюро, а с другой стороны, руководителем Секретариата…», т. е. входит в законодательную и руководит исполнительной ветвями партийной власти, что позволяет ему оказывать давление на принимаемые решения. «В таком положении, любое его разногласие… с Политбюро, — пояснял Сокольников, может получить немедленно то или иное выражение по линии организационных мероприятий»[1789].

«Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя», — заявлял на съезде, прежний союзник Сталина, Каменев, — Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом…, я пришел, к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба…, мы против теории единоличия, мы против того чтобы создавать вождя!»[1790].

Проблема заключается в том, что после смерти «общепризнанного вождя» Ленина, его место занял коллектив вождей сконцентрированный в Политбюро, и «выступление каждого члена Политбюро на месте, — указывал в ответ делегат от Свердловской организации Антипов, — расценивается, как выступление вождя, слова которого принимаются на веру целиком и полностью»[1791].

При этом, этот коллективный орган управления — Политбюро, отмечал делегат съезда Андреев, не имеет единства мнений, по ключевым вопросам определяющим жизнь страны: «Эти дискуссии (между членами Политбюро), которые партии пришлось пережить, имеют отрицательное значение в том смысле, что отрывают партию от работы, — пояснял он, — отрицательное значение в том смысле, что некоторые наши вожди развенчиваются в этих дискуссиях, и дай бог, чтобы этих дискуссий не было у нас, потому что они приносят громадное количество вреда»[1792].

Об опасности этих противоречий предупреждал еще Ленин: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется, не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»[1793].

Только единство партии может решить задачу возрождения страны, приходил к выводу в 1926 г. Ф. Дзержинский. И здесь особую опасность, утверждал «железный Феликс», представляют идеи Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Шляпникова, на продолжение НЭПа и мировую революцию, которые «наверняка поведут и партию, и страну к гибели»[1794]. «Если не найдем правильной линии в управлении страной и хозяйством — оппозиция наша будет расти, и страна тогда, — предупреждал Дзержинский, — найдет своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский…»[1795].

Переломным стал переход к эпохе Реконструкции. Председатель Госплана Г. Кржижановский в 1927 г. подчеркивал ее особенности словами из резолюции IX съезда партии: «осязательные для всех результаты такого планового строительства могут быть осуществлены только путем величайшего напряжения и громадных жертв…, придется рассмотреть все поле народного труда, выделить все важнейшее, на этом важнейшем сосредоточить все усилия и безжалостно этому основному и важнейшему принести в жертву все то, что является второй очередью нашего народно-хозяйственного строительства»[1796].

То, в каких условиях совершался этот переход: между XV съездом (12.1927) и XVI конференцией (04.1929), описывал один из лидеров оппозиции Х. Раковский. Текущая ситуация характеризуется, отмечал он, наступлением «глубокого кризиса, обнаружившегося с необыкновенной быстротой»: «обострение классовой борьбы в деревне с вторичным срывом хлебозаготовок»; «реальное снижение заработной платы»; «возрастающие трудности снабжения городов хлебом и промышленности топливом; введение заборных книжек, хвосты; паника обывательщины»; «растущее недовольство рабочего класса; рост его разрыва с партией»; «официальное признание чудовищного развития бюрократизма, загнивание целых звеньев не только советского и профсоюзного, но и партийного аппаратов». Страна «знала несравненно более трудную международную и внутреннюю обстановку, но она впервые, — заключал Раковский, — перед лицом такого острого кризиса в партии и государстве и перед таким жгучим сознанием создавшегося тупика»[1797].

«Положение в ЦК катастрофическое, — подтверждал в 1929 г. сторонник Троцкого К. Радек, — Правые с центристами готовят друг другу аресты… Хлеба в Москве нет. Растёт недовольство рабочих масс, могущее превратиться в возмущение против Соввласти. Мы накануне крестьянских восстаний[1798]. Теперь «определённо признано, — сообщал Раковский, — что в партии имеется ряд фракционных делений, что партия крошится на многочисленные уклоны»[1799].

Именно в этих условиях происходило утверждение Первого пятилетнего плана. «Трудности на этом пути (его реализации) колоссальны, — предупреждал Кржижановский, — Для того чтобы их преодолеть, нам нужно прежде всего громадное единство воли»[1800]. В апреле 1929 г. утверждается новый вариант пятилетнего плана, предусматривающий увеличение валовой продукции промышленности, по сравнению с предложениями Кржижановского, в 2,8 раза, а группы «А» в 3,3 раза[1801]!

Проведение столь радикальных экономических