Уильям Маршал поклонился, прощаясь, и она смотрела ему вслед с улыбкой на губах и теплом в душе. Ценою горсти монет и нескольких предметов воинского снаряжения она только что добавила в свою свиту молодого человека высоких душевных качеств и большого таланта. Алиенора была весьма довольна сделкой.

Королева обернулась к Ричарду.

– Ищи людей, которые могут оказаться тебе полезными, – пояснила она. – Обращайся с ними хорошо, и они отплатят тебе сторицей.

– Как папа обращался с Томасом Бекетом? – спросил Ричард с невинным видом.

– Что посеешь, то и пожнешь, – ответила она. – Думаю, ты понимаешь.

– Да, мама. Власть нужно давать только тем людям, которым ты доверяешь, но при этом у тебя власти всегда должно быть больше, чем у них.

Алиенора улыбнулась.

– Именно так, – подтвердила она.

Пуатье, январь 1169 года

Кутаясь в соболиную мантию, Алиенора смотрела из окна башни Мобержон на студеное зимнее утро. Иней посеребрил крыши и присыпал почву, как будто кто-то дробил сахарную голову и обронил крошки. В сером рассвете Уильям Маршал, дуя на руки, производил осмотр навьюченных лошадей и слуг. На нем тоже была меховая мантия – ее подарок на Рождество. Шапку, подбитую шкурками, он натянул до самых ушей.

С тех пор как он вернулся из плена, Алиенора отмечала в нем перемену. Самонадеянность молодости перерастала в нечто более зрелое и серьезное, хотя заразительная улыбка и озорная искра в глазах остались. Нынче она доверила ему очень ответственное дело, поручив отвезти Ричарда к его отцу в замок Монмирай. Там должны пройти очередные переговоры с французами с целью установить мир и обеспечить стабильность.

Она смотрела, как Уильям подходит к своему новому скакуну, гладит ему морду и дует в большие ноздри. Босир – мощный темно-гнедой жеребец – был лучшим во всей ее конюшне. Многие рыцари старше Уильяма по возрасту и по званию не имели столь хорошей боевой лошади. Босир обошелся Алиеноре дороже, чем свобода Уильяма, но ей хотелось, чтобы у него все было отменное.

Жеребец ткнулся носом Уильяму в плечо, выпрашивая лакомство, и юноша протянул ему на ладони ломоть хлеба. Видя гордость на лице молодого человека, Алиенора улыбнулась, согретая знанием того, что и рыцарь, и конь, предмет его гордости, оба принадлежат ей. Словно почувствовав ее взгляд, Уильям поднял голову и посмотрел в сторону ее окна. Потом он похлопал жеребца по шее, бросил какое-то распоряжение оруженосцу и двинулся к башне.

Алиенора отошла от оконного проема и уселась у огня перед напольной рамой для вышивания. Дремлющие под скамьей гончие подняли морды и застучали хвостами по полу. Она никак на это не отреагировала, чтобы псы не восприняли ее внимание как приглашение запрыгнуть к ней на колени. Минуту спустя дворецкий возвестил о приходе Уильяма.

– Госпожа, – поздоровался рыцарь и опустился на колено.

На него тут же набросились собаки с приветственным облизыванием и лаем. Алиенора, посмеиваясь над его незавидным положением, велела ему подняться и сесть рядом с ней. Он приласкал псов – каждого назвал по имени, почесал за ушами, а те в ответ восторженно затявкали.

– Все ли готово? – спросила Алиенора.

– Да, госпожа, все готово. – Он усмехнулся. – После этих сборов я стал гораздо выше ценить таланты моего отца.

– Его я не очень хорошо знала, но достаточно, чтобы понять: он был находчивым человеком.

– Да, иначе ему было бы не справиться.

Алиенора слышала историю о том, как Уильяма в детстве едва не повесили, когда он стал залогом верности своего отца королю Стефану. Джон Фицгилберт заставил короля сомневаться в своей преданности тем, что оказывал поддержку Генриху и анжуйской стороне. Только благодаря мягкосердечию короля Стефана мальчик избежал виселицы. Должно быть, Уильям не понаслышке знает, какова цена верности, и, как казалось Алиеноре, черпает в этом знании свою силу.

– Я вверяю тебе заботу о своем сыне, – сказала она. – Оберегай его в пути и доставь королю целым и невредимым.

– Клянусь своей жизнью, госпожа!

– Верю, для тебя это не пустые слова. – Королева сняла перстень со среднего пальца и вложила ему в руку вместе с кошелем серебра для расходов в пути. – Еще я хочу, чтобы по возвращении ты рассказал мне обо всем, что увидишь и услышишь в Монмирае. Это не значит, что ты будешь шпионом, просто наблюдай и запоминай свои впечатления – в том числе и о том, как ведут себя мои сыновья.

В его живом взгляде отразились понимание и готовность.

– Буду счастлив услужить вам, госпожа.

– Рассчитываю на твою сдержанность.

Уильям, преклонив напоследок колено, ушел из королевских покоев уверенным шагом.

Алиенора вернулась на свое место перед очагом и стала смотреть на пламя. Рождество она провела в Пуатье, пока Генрих праздновал в Аржантане. Еще одно Рождество врозь, еще шире пропасть между ними, и Алиенору это только радовало. Во главе собственного двора она наслаждалась собеседниками и увеселениями – играми и песнями, а также единодушием общества – здесь нормандцы, анжуйцы и англичане были чужаками.

По Генриху она не скучала, и единственным облачком на ее небесах было то, что ее титулы – королева Англии, герцогиня Нормандии, графиня Анжу – превращались в пустой звук, когда Генрих оставлял ее одну в Аквитании. На переговоры в Монмирай ее не пригласили, в отличие от сыновей. Гарри должен будет присягнуть на верность Людовику от имени Нормандии, а Жоффруа – своему отцу от имени Бретани. Ричард опустится на колено перед Людовиком, представляя Аквитанию, и будет обручен с его дочерью Аделью. Последнее условие мирного договора внушало Алиеноре отвращение; ее решимость не допустить этот брак оставалась несокрушимой.

Ричард зашел попрощаться перед путешествием, в предвкушении которого у него горели глаза. Он уже надел плотную накидку, подбитую беличьим мехом, и шапку из синей шерсти, расшитую по краю золотыми львами и орлами. С ремня из тисненой кожи свисал новый изящный кинжал.

– Веди себя, как подобает принцу Аквитании и сыну короля, – сказала она, едва сдерживая переполняющие ее чувства. – Я хочу, чтобы о тебе хорошо отзывались, когда ты вернешься в Пуатье.

– Да, мама, – нетерпеливо бросил Ричард, – я знаю, как должен вести себя.

В ответ на ее объятия он отстранился. Ему казалось, что мать слишком уж распереживалась, а он как-никак уже взрослый.

Гордость Алиеноры окрашивалась печалью: ее птенец готовится покинуть гнездо. Королева вышла во двор, чтобы с рук на руки передать сына Уильяму Маршалу, облаченному в хауберк и сюрко под накидкой и с мечом у бедра. Настало время прилюдной церемонии прощания: Ричард опустился на колено перед матерью, а она сжала его ладонь между двумя своими и одарила поцелуем мира в щеку, как лорд – вассала.

Алиенора смотрела вслед сыну, выезжающему с кортежем из замка. Доспехи рыцарей мерцали, словно покрытые инеем, штандарты полыхали алым и золотым, ряды слуг и простых воинов скрывались в облаках морозного пара. Когда дорога наконец опустела, Алиенора вернулась к очагу и младшим детям: Норе, Иоанне и Иоанну. Но бездельничать или предаваться хандре она не собиралась. Даже в самое глухозимье у нее вызревали планы на весну.