— Понятно. Такие есть и на моей родине, которую вы называете Африкой. Мы зовем их заклинателями духов и колдунами. Это они говорят нам, чего хотят наши боги.

— Вот видишь, вождь Окумба!

— Но, во всяком случае, они не заставляют нас превращать в рабов полмира.

— Ну… это, бесспорно, так.

— И не указывают нам с чего начинать трапезу. — Исполин теперь откровенно ухмыльнулся. — Правда, мы всего лишь черные.

— Вождь Окумба, мы с Витусом хорошо знаем людские слабости. Могу вас заверить, слабости тех, кто думает, что они выражают волю Господню. И знаем не понаслышке, испытали это на собственной шкуре в застенках инквизиции, где, конечно, не было таких деликатесов, как здесь. — Магистр украдкой пихнул Витуса. — Правда, Витус?

— О да! — Витус собрался с духом и сунул в рот личинку. Вопреки его ожиданиям она оказалась приятной на вкус, пикантной, с ореховым привкусом. — Э-э… таких изысканных личинок нам не подавали.

— Рад, что тебе понравилось, — расслабился Окумба. — А теперь попробуй этих поджаренных муравьев!

Только с наступлением темноты Окумба и его воины закончили пиршество. Его кошачья гибкость приобрела некую томность и леность, поскольку живот был набит до отвала. А все потому, что ему страшно хотелось доставить удовольствие Витусу и его друзьям. Ну и те, конечно, не отставали в выражении благодарности.

— Погодите-ка, — то и дело взывал вождь. — Попробуйте еще вот это. Ты так замечательно рассказываешь мне о своих медицинских познаниях, а я расскажу тебе о той земле, где все люди имеют черную кожу.

Две пожилые женщины, которые ведали кухней Окумбы, подносили все новые и новые кушанья. Среди них было мало привычного. Жареные кузнечики, запеченный в глине броненосец, вареные языки попугаев ара и ко всему — множество кукурузных лепешек. Под конец даже Магистр до того насытился, что попросил глоток aqua vitae[44] или чего-то в этом роде, чтобы, так сказать, стимулировать пищеварительные соки. Но, как оказалось, в доме Окумбы не было и намека на алкоголь, так что пришлось маленькому ученому обходиться силами своего организма.

Выходя на площадь, Окумба торжественно произнес:

— Я оказываю вам честь сопровождать меня на особое событие. Это ритуал, который совершается два раза в год. Испытания действительно опасные и важные для моих воинов. Постарайтесь громко не восклицать, что бы вы ни увидели.

— А в чем они, собственно, заключаются? — спросил Витус, потягиваясь и на ходу разминая затекшие члены. Все-таки он не привык часами сидеть на полу и вкушать обильную пищу.

— Это обычай, который я, урожденный корамантьер, не могу расписать тебе во всех подробностях. У нас ему не придавали большого значения, но я не могу лишить остальных права исполнять их обряды. Если хочешь узнать об этом культе побольше, расспроси воинов племени фен из Западной Африки. Они живут в нашей деревне среди представителей многих прочих племен. Ты, наверное, уже заметил, что все мы резко различаемся внешностью, хотя схожи цветом кожи. Наша деревня служит убежищем для всех беглых рабов в Карибике.

Между тем Окумба вывел друзей за пределы поселения и остановился в густом подлеске за несколько сотен шагов от него. Отсюда он указал на очищенную от растительности площадку, освещенную факелами, установленными по ее углам.

— Оставайтесь здесь, — сказал Окумба, понизив голос, — и следите за тем, чтобы участники вас не видели. Посторонние, а также женщины и дети под угрозой наказания обычно не допускаются на посвящение. Считается, что это приносит несчастье.

Пока вождь предупреждал своих гостей, на площадку вышли несколько чернокожих, одетых только в набедренные повязки и вооруженных короткими копьями. Среди них Витус узнал Канго — юношу, которого они видели днем. Все испытуемые уселись в круг и затянули протяжную унылую мелодию, раскачиваясь в такт ей вперед-назад. Справа и слева от площадки из тьмы выступили другие участники действа. Они были раскрашены земляными красками и держали большие барабаны. Будто повинуясь какому-то тайному знаку, они внезапно выстроились в две шеренги и начали бить ладонями в барабаны. Тяжелый монотонный ритм, который они отбивали, тут же был подхвачен сидящими в круге и звучал негромким, то набирающим высоту, то опускающимся жужжанием. Неожиданно возник еще один участник ритуала, резко выделявшийся на фоне остальных своим внешним видом. На нем была ужасающая маска из птичьих перьев и длинное, до земли, ворсистое одеяние из разноцветных полос. На поясе висели многочисленные колокольчики, которые при каждом шаге позванивали. В руках он держал большую деревянную миску. Он поставил ее в центр круга и начал раздавать из нее юношам что-то трудноразличимое, которое каждый участник, закрыв глаза, благоговейно клал на язык.

— Что он дает им? — шепотом спросил Витус.

Вождь отвечал тоже еле слышно:

— Хунган, по-вашему жрец, раздает им нанакатл. Это маленькие черные грибы, настоянные на меду. Мои симарроны переняли этот обычай у индейцев. Зачем, я не знаю это было задолго до того, как я пришел сюда. По крайней мере, они говорят, что с их помощью ублажают Эве Вуду, великого духа-защитника.

— Грибами?

— Нанакатл не простые грибы, они содержат наркотическое вещество. Скоро ты увидишь его воздействие.

Между тем барабанный гул нарастал, а с ним становилось громче и монотонное пение испытуемых, тела которых раскачивались все энергичнее в такт музыке.

Магистр посетовал:

— Будь проклят этот пират Челюсть! Из-за него я стою здесь, как слепая курица. Если бы у меня были мои бериллы! А так я вижу всего лишь цветные пятна.

— Уи, а я вообще нищё, кроме зеленой паутины с колющками! — успокоил его Энано.

Хьюитт как обычно промолчал.

И снова хунган раздал сидящим юношам нанакатл из своей миски. Глухой рокот барабанов усилился. В круге неожиданно объявился петух, который вышагивал, склонив голову набок. Откуда он взялся, никто из зрителей не мог бы сказать. Одним движением ближайший к нему испытуемый схватил его за голову и за хвост, издал пронзительный клич и впился в горло птицы зубами. Этим испытуемым оказался Канго. Петух отчаянно бил крыльями, но освободиться от мертвой хватки будущего воина ему было не под силу. Глубже и глубже вгрызались острые зубы в трепещущую плоть. И далеко не сразу несчастная жертва прекратила сопротивление. Наконец тело птицы в последний раз трепыхнулось, голова дернулась, а когтистые лапы сжались — все было кончено.

Хунган свернул петуху шею и поднял трофей высоко над головой. Потом прошелся по кругу и окропил каждого из юношей хлещущей кровью, используя голову как кропило. С обагренными кровью лицами испытуемые повскакивали на ноги, из их глоток полетел вопль, который уже не был ни человеческим, ни звериным. Потрясая копьями,