Задержанный террорист был цел и сопротивления не оказал. При нем были обнаружены документы на имя швейцарского гражданина Алекса Миля.

Школьников, беспрерывно округляя глаза, снимал допросы этого заграничного чуда на видеокамеру. Турецкому очень хотелось верить, что вот, появился все-таки хоть один народный мститель, пусть даже швейцарский народный…

– Почему вы захватили министра юстиции?

– Я не брал его в заложники. Я просто связал его, а тут как раз вы примчались с целой армией. Откуда я мог знать, что это не его собственное подкрепление?

– Хорошо, почему вы связали его?

– Он бросил в меня стаканом только из-за того, что я заговорил о его собаке.

Турецкий не поверил своим ушам. И все-таки возразил:

– Но люди всегда защищают своих собак.

– Я сказал ему: прекратите ее бить!

А когда Миль узнал, что его любимый кот Людовик XIV все-таки не выжил, он сказал:

– Мне теперь все равно.

– Вы признаете себя виновным в убийстве Аллы Ракитской?

– Да. Только, ради бога, не курите так много, это вредно для окружающих.

– Расскажите все по порядку.

– Вечером 23 февраля, в День Советской Армии, между прочим, или как там теперь у вас, в День защитника Отечества, в гостинице «Белград» я надел перчатки и, взяв на руки Людовика, почесал его за ушком. Кот лениво замурлыкал.

– Хороший котик, – ласково произнес я, и Людовик, мгновенно ощетинившись, вцепился когтями в кожу перчаток.

– Молодец, умница…

К Людовику снова вернулась ленивая истома, и он развалился на моих коленях, предлагая почесать свой пушистый живот.

Я извлек из тайника ампулу. На этот раз я выбрал сильный яд, получаемый сгущением экстрактов из чилибухи и других растений семейства логаниевых, который в просторечье зовется ядом кураре и при попадании в кровь оказывает нервно-паралитическое действие. Когда-то это зелье использовалось туземцами Южной Америки для изготовления отравленных стрел.

Я повторил свой опыт с перчатками.

– Хороший котик…

Людовик снова, услышав команду, мгновенно озверел и передними лапами впился в кожу. Не давая ему высвободить когти, я смазал их раствором яда и отобрал перчатку.

Когти опять спрятались в пушистые подушечки. Любая нормальная кошка после такой процедуры принялась бы вылизывать лапы, но мой Людовик не был обычным котом! Услышав от хозяина «нельзя», он тут же забыл о врожденной кошачьей чистоплотности и задремал.

Между прочим, по мнению многочисленных исследователей, кошки очень слабо поддаются дрессировке, но элементарным вещам их все же можно научить. Ибо, как сказал кто-то из классиков (не Куклачев!), кошка, однажды севшая на горячую плиту, больше не сядет на горячую плиту, но и на холодную тоже. И Людовик усвоил с рождения, что, лизнув лапу после слова «нельзя», он обязательно угостится скипидаром, а после «хорошего котика» его ждет встреча с тумаками.

Я подъехал к дому Ракитской вечером. Аккуратно приклеил себе пышные усы и бороду. Надел перчатки и осторожно вынес из машины Людовика, прикорнувшего на переднем сиденье. С котом на руках я поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру адвокатессы. Дверь слегка приоткрылась, и на пороге появилась Ракитская в шелковом халатике, расшитом огнедышащими драконами.

– Извините, ради бога, – начал я, – я был на сеансе, спускался, а это очаровательное создание сидит у вас на коврике и так жалобно мяукает. Это, наверное, ваш красавец.

Ракитская открыла дверь пошире. Я рассчитал все точно, любительница кошек не сможет равнодушно отнестись к такому экземпляру! Она протянула руки и потрепала Людовика по шелковистой переливающейся шерстке. Биолог открыл было рот, чтобы произнести кодовую фразу, но Ракитская роковым образом опередила его и сделала все сама:

– Какой хороший котик…

Этого было достаточно. Кот, зашипев, вонзил когти в ее запястье. Женщина вскрикнула и отступила, закрывая дверь:

– Сожалею, но это не моя кошка…

В этот момент в прихожей появилась пепельная сиамская красавица, грациозно выгибая спину и топорща хвост.

– Ради бога, извините, – сказал я, обращаясь к уже захлопнувшейся перед моим носом двери, – пойду спрошу у соседей, возможно, это их сокровище…

– Что же было дальше? – спросил Турецкий после паузы.

– Кто знает? – риторически вопросил Миль. – Очевидно, Ракитская обработала глубокие царапины спиртом и, почувствовав легкое головокружение, отправилась спать…

– От кого вы получили задание убить Ракитскую?

– От того же, от кого и все остальные, – пожал плечами Миль. – От министра юстиции.

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы с ним встретились впервые.

Дуремар познакомился с Милем осенью девяносто первого, находясь тогда в двух ступенях от нынешнего положения в государственной иерархии, в должности одного из трех заместителей министра и секретаря парторганизации министерства. Последнее обстоятельство отягощалось тем, что в момент путча он сориентировался на сутки позднее, чем следовало, и имел все шансы сойти с дистанции. Но не сошел. Карьеру министр начинал в госбезопасности, в центральном аппарате, кабинетным работником в подразделении, курирующем исправительную систему. К возрасту тридцати семи лет в начале восьмидесятых в родном ГБ ему ни больших, ни средних чинов не светило, и он ухватился за предложение перейти в Министерство юстиции, где был обещан рост по партийной линии.

В свои критические дни той осенью он, как обычно, «курировал» вопросы «социалистической законности» в Северокавказском регионе, где ее и в помине не было даже в былые стабильные времена. В ноябре в Москву из подведомственных ему мест приехал весьма влиятельный человек, за которым стояли собственные вооруженные формирования. Из двух страшно далеких от своего народа людей – бывшего Президента СССР и будущего Президента России этот человек выбрал последнего, так как их ближайшие цели – поменять власть, были более созвучны.

Кто-то в недрах КГБ, сохранявший верность главе Союза, посчитал, что кавказца следует убрать. Операция была задумана масштабно: в конце концов, обвинить в смерти уважаемого человека непосредственно российское руководство. Акцию поручили группе Биолога, и Биолог, как всегда, справился с самой сложной частью, но его подчиненные, прикрывавшие отход шефа, по оплошности ли, то ли, как обычно, вследствие чьих-то интриг допустили прокол. Милю по законам жанра надлежало немедленно отойти в мир иной как человеку, который слишком много знает. В ту же пламенную когорту слишком много знающих попал и гэбэшник из свиты покойного, закадычный друг Дуремара еще со времен студенческих попоек. Он сразу почуял, что потянуло могильным холодком, и примчался к старому приятелю за помощью. Будущий министр юстиции Дуремар оценил перспективность момента. Смог выйти на сторонников новых властей в комитете и даже лично принял участие в предотвращении устранения Биолога. На Миля он тогда возымел дальние планы, добился увольнения в запас и помог перебраться в Швейцарию, пока всем было не до того. А сам, уже в январе девяносто второго, стал первым заместителем министра юстиции.